Свет над землёй

Они направились по узкой стежке, петлявшей между кустами.

— Я тебя тогда всю ночь ждал… Ну, зачем же пообещала, а не приехала?

— У косарей задержалась. Туда приехал Хворостянкин, — ну и был длинный разговор.

— Я все ждал, думал…

— Хотел, чтобы я с Чуриловым поговорила? — Татьяна рассмеялась.

— Тебе все шуточки… Танюша, а Стегачев будет на вашем заседании? — вдруг спросил Григорий после некоторого молчания.

— А откуда ему быть? — удивилась Татьяна. — Да и что это тебе пришло на ум?

Она шла, не поворачивая головы и только слегка встряхивая косами.

— Я хотел попросить, — тем же спокойным голосом говорил Григорий, — если он будет, так ты у него…

— Ревнуешь, Гриша?

— …спроси у него, когда же он напечатает очерк о нашей радиосвязи… Обещал же.

— Гриша, милый, забудь ты и Стегачева, и очерк!

Она повернулась и поцеловала Григория, — ее косы, слабо пришпиленные, упали на плечи…

А в это самое время в станице мать Татьяны, Ольга Самойловна, встречала гостя: со скрипом отворилась калитка, и в нее неторопливо, своим грузным шагом вошел Игнат Савельевич Хворостянкин.

Ольга Самойловна, повязанная серой косынкой, стояла посреди двора с ведром в руке. Это была женщина хотя уже и пожилая, но еще собой видная, при здоровье, — из породы тех кубанских казачек, которых не старят ни годы, ни горе. В войну она потеряла мужа и сына. Оставшись вдвоем с дочерью, тоже вдовой, она провела не одну ночь в слезах, но днем ее горя никто не видел. Она была дояркой и там, на ферме, среди таких же колхозниц, как сама, в постоянных хлопотах и заботах находила утешение.

— Проходи, проходи, Игнат Савельевич, — приглашала Ольга Самойловна, повесив на жердь ведро и вытирая руки о фартук. — И что это ты пожаловал к нам? То, бывало, только мимо на тачанке пролетал…

— Да, пролетал… Верно… А зараз вот исправлю свою прежнюю оплошность. — Игнат Савельевич поздоровался с хозяйкой. — Самокритику, Ольга Самойловна, сам себе навел и вот теперь вижу свои недостатки: А как же? Самокритика, Ольга Самойловна, есть наше движение вперед…

— При чем же тут движение? — спросила Ольга Самойловна, скрестив на груди сильные руки. — Есть же и другие дворы, а ты в наш забрел?

«А ничего собой вдовушка, подходящая закусочка», — подумал Игнат Савельевич и стал рукой подбадривать усы.

— Другие дворы — то не в счет, — сказал Игнат Савельевич, веселым чертом поглядывая на хозяйку. — В этом дворе живут две вдовы, сказать — жены геройски погибших воинов, и руководителю надлежит здесь бывать: может, потребуется помощь или какое содействие…

— Опоздал с беспокойством.

— Это почему ж так? Нет, Ольга Самойловна, лучше поздно, чем никогда.

— Ох, по глазам вижу, хитришь! — сказала Ольга Самойловна, предлагая гостю стульчик. — Не воины тебя сюда пригнали, а что-то другое в голову влезло… А вот что, не знаю…

— Поверь, Ольга Самойловна, ничего другого в голове нету… Истинную правду говорю.

— А почему раньше не заходил?..

— Закружился, забегался, — присаживаясь на стульчик, сказал Хворостянкин. — Ты же знаешь, Ольга Самойловна, всюду я один. Все на моих плечах — да тут разве обо всем вспомнишь? Груз же какой несу на себе!

— А теперь тебе полегчало, бедняге? — насмешливо заговорила Ольга Самойловна. — Это, случаем, не дочка моя принесла тебе облегчение?

«Ага, принесла, жди от нее, принесет, облегчит — долго помнить будешь!» — думал Хворостянкин.

Подбодрив ладонью усы и взглянув бесовским глазом на хозяйку, сказал:

— Насчет облегчения, Ольга Самойловна, еще ничего такого определенного не видно… Но идем мы нынче с Татьяной Николаевной в одной упряжке.

— Кто ж из вас подручный, а кто бороздный? — со смехом спросила Ольга Самойловна.

— Ты лучше спроси: кто из нас, в случае какой неуправки, будет в стороне, а кто в бороне? — тоже смеясь, сказал Хворостянкин. — Как всегда, я во всем в ответе… Груз несу на себе один.

— Да, в паре с тобой Татьяне трудно придется.

— Это почему же?

— Погляди на себя, какой ты здоровило, а она и женщина и собой малосильная…

— Эге! — Тут Игнат Савельевич даже приподнял палец, узловатый и сильно поросший серой щетиной. — У нее теперь такая должность, что сила в расчет не берется… Требуется голова, умственность, сказать по-простому — башковитость.

— И кто ж из вас в умственности дюжей?

— Еще мы этим не мерялись. — Хворостянкин задумался и негромко проговорил: — Не мерялись, но вскорости, как я вижу, доведется померяться… А где же будет дочка?

— Зараз должна заявиться… Пошла проводить Гришку…

— Мостового?

— Угу…

— Что же это у них?

— Какие-то дела… Радио, техника и все там такое… свое.

— А может, это «свое» к свадьбе поворачивает? — Хворостянкин даже наклонился к хозяйке и, играя глазами, сказал шепотом: — Самойловна, ежели что будет намечаться, дай знать заранее… Мы на новый лад такую колхозную свадьбу сыграем!.. Э! Это же парторг замуж выходит — тут нужно показать нашу жизнь во всей ее красе!..