Свет не без добрых людей

Была у девушки коса,
ее коса, ее краса,
лежала на плечах, витая,
в ходьбе спадала, золотая,
и по спине струясь бежала
и выше голову держала.
Солдатам и поэтам снилась,
до смерти в памяти хранилась.
Бывало, из-за той косы
сшибались в буре две грозы,
два сердца рвались в высоту,
чтоб только видеть косу ту,
чтоб ей, единственной, служить,
чтоб под ее короной жить…
Ходила девушка, цвела,
красой и гордостью была.
Ее дожди могли хлестать
лишь краше становилась стать,
стать золота и бирюзы,
стать русской девичьей красы.
…………………………
Но кто-то срезал ей косу,
ее косу, ее красу.
Клочкастая, как в дождь трава,
пугает встречных голова.

Вера улыбнулась и подумала: это не про меня, но для меня и "со значением". Начала читать отмеченные строки из поэмы Цыбина "Бабье лето".

…Теперь поблекли, порусели
Давным-давно твои виски,
И пух не пуховит в постели.
Подушки все невысоки.
И ты ложишься не раздета
На топчане
И не заснешь.
Одна кукуешь до рассвета
И все еще кого-то ждешь…
Пусть отопрет твои ворота
И, постучась, к тебе зайдет,
И запах табака и пота,
Мужского, крепкого чего-то,
С собою вместе принесет.
Ведь в сундуке седеют платья,
Лежат в морщинах неспроста
И неспроста упругой статью
Ты вся, как соком, налита.
…………………………….
Знать, вправду, вдовья жизнь - отрава:
Не сладок сон,
Постель жестка,
И пусть худой боишься славы,
А все же, как без мужика?..

Она читала неторопливо, вдумчиво эти емкие, как слезы горячие, строки о вдовьей доле, и перед ней вставал громадный трагический образ русской женщины - солдатки, несказанно чистый и сильный. Вера понимала, что эти стихи "со значением" Алексей Васильевич приготовил для Надежды Павловны, но ей почему-то виделась не Посадова, а ее, Верина мать, одинокая, убитая горем в первые годы после ареста отца.

Посадов вернулся действительно быстро, собаку закрыл в кухне. Догадался, что Вера успела прочесть заложенные страницы, спросил, указывая взглядом на книги:

- Ну, как? Что вы скажете?

- Хорошие стихи, - скромно ответила Вера.

- И только?! Не-ет, сударыня. Грандиозные, я вам скажу. "Клочкастая, как в дождь трава, пугает встречных голова". Это для вас, чтоб не забывалась и не пугала встречных. А "Бабье лето"? Талантище-то! А? Что-то некрасовское есть. Верно? Эту вы Наде передадите. А ту себе.

- Я так и поняла, - сказала Вера.

Алексей Васильевич показал ей свои фотографии, где он был снят с Шаляпиным, со Станиславским и с Надеждой Павловной. Молодой, красивый. Вера с интересом рассматривала пожелтевшие от времени снимки. А вот групповой. У броневика несколько вооруженных матросов. В центре Посадов. И подпись: "Петроград, 1917".

Ни Шаляпин, ни Станиславский не произвели на Веру такого впечатления, как эта маленькая фотокарточка со звучной, как гимн, подписью: "Петроград, 1917". Это была история. Далекая для Веры история. Самая главная история. Это был рубеж, у которого начиналась эпоха. И там, у истоков эпохи, с маузером за поясом, прислонясь к холодной броне, стоял вот этот самый человек, который теперь дарил Вере стихи "со значением".

- А вы Ленина видели? - сорвалось у нее как-то уж очень естественно и по-детски трогательно.

- Дважды: в Смольном и в штабе после взятия Зимнего, - коротко ответил Посадов.

Она не спросила, о чем он говорил с Лениным, не задала обычный в таких случаях вопрос: "Какой он?" Для нее важно было то, что вот рядом с ней сидит и разговаривает человек, который видел Ленина, делал революцию. Посадов для Веры был сама история, далекая, живая история, потому что для ее поколения уже ветеран Великой Отечественной войны был тоже история, - то время, которое не вошло в ее память. А то, чего мы не помним, не видели и не пережили лично, - это уже есть история.