Свет не без добрых людей

- Мне тоже Чайковского напоминает. Только знаете, Верочка, не балет, а симфонию. Или просто музыку. И березы кажутся не лебедями, а звуками, такими мелодичными, чистыми, бело-зелеными, голубыми, розовыми, - плывут, плывут во все стороны, трепещут и замирают там, в глубине рощи. 'Когда я вхожу в эту рощу, мне всегда кажется, что я попадаю в какой-то храм музыки. - Он остановился, прислушался. - Это сейчас тихо. А весной что здесь делают птицы!.. Мы придем с вами сюда весной. Хорошо, Верочка?..

И теперь она открыто и благодарно смотрит в его влюбленные глаза, которым уже нечего скрывать, и ждет повторения просьбы.

- Придем, Верочка?..

Михаил делает шаг к ней, только один трепетный шаг, на который не сразу можно было решиться, и вот они стоят уже совсем рядом, глаза в глаза, слышат жаркие дыхания, читают мысли друг друга, чувствуют, как замирают и тают сердца.

- Придем, Миша, - отвечает она шепотом, и ему кажется, что он видит эти два таких нужных слова, видит воочию, как легко спорхнули они с тревожных розово-сочных губ, затрепетали ресницами, как березовые листочки, взмахнули крылами ее тонких крутых бровей, запали в сердце ему как великая надежда.

Он робко положил свою руку на ее корзину, потом коснулся ее руки, - и точно по соединенным невидимым сосудам побежали встречные потоки, сливаясь в один, заполняя их обоих до краев одним и тем же чувством, общим, единым, тем могучим всеисцеляющим элексиром, который человечество с незапамятных времен называет любовью.

Вера хочет и не хочет высвободить руку свою из его сильных и горячих пальцев, рука ее не слушается. Так приятно идти рядом с любимым далеко и долго - всю жизнь, по любым дорогам, ночью и днем, в жару и метель. Они идут, медленно переставляя ноги, а лица их, как распустившиеся цветы, улыбаются и сияют золотистыми искрами среди беззвучной бесконечной золотисто-голубой симфонии березовой рощи.

- Помнишь воскресенье, когда Захар Семенович приезжал? - говорит Михаил. - Ты стояла возле полисадника и сама была похожа на воскресное утро. Вся - как утро. Ты не обижаешься, что я тебя на "ты" называю?

- Наоборот, прошу тебя.

- Верочка… - роняет он.

- Что… Миша? - в тон спрашивает она.

Он не отвечает. Да и не нужно, зачем? Ведь это не вопрос, это невольный голос радости, безудержный крик счастья. Они медленно бредут в глубь рощи, забыв о пустых корзинах и обо всем на свете. Музыка звуков и красок звенит в их сердцах, переливается перед глазами, - солнечные золотистые блики снуют у ног и мягко шуршат в прошлогодней листве, хрустят в сухом валежнике и пахнут плывущей издалека осенью и грибами, которых они не замечают. Грибы никуда от них не уйдут, а залетевшее к ним счастье нельзя упускать, удержать надо непременно.

На вид еще прочно держится зеленый лист на деревьях. Но это только так кажется. И человек кажется здоровым до первой серьезной хворобы.

- Смотри, Миша! - Тонкая и гибкая с ровным загаром рука девушки тянется вслед за глазами к вершине старой березы, что стоит за маленькой поляной. - Как красиво! Первое золото!..

В зеленой густой листве березки в самом центре двумя довольно большими прядями сверкает золотистая листва. Так пробивается седина у некоторых людей после внезапного потрясения или тяжелых переживаний - седеет не вся голова, а лишь где-нибудь в одном или двух местах пробьется клок густо-седых волос. Нечто подобное было здесь - словно солнце накрепко прилепило золото своих лучей к кудрявой шевелюре березки.

- Это осень, Верочка.

Она не поняла потому, что в ней сейчас цвела весна, звучала музыкой и красками не увядания, а пробуждения. Вдруг по лицу ее скользнула тень недоумения, затем ужаса и негодования. Вера увидала на поляне большую груду спиленных, очищенных от веток березовых чурбаков. Спилили их, должно быть, недавно: березы еще не успели просохнуть, комли их сочились, как раны.

- Что это? Зачем? - строго спросила Вера звенящим, возмущенным голосом. Глаза ее стали холодными и колючими.

- На дрова. Зимой они будут гореть, быть может, в твоей печи. Ты видала, как горят сухие березовые дрова? - Михаил попытался успокоить ее и отвлечь. С гулом, таким тревожным, тяжелым, глухим. Самые жаркие дрова, лучше ольхи, осины и даже ели. Еловые дрова горят весело, игриво, с треском, как будто оружейная стрельба. Но березовые жарче. Еловыми хорошо баню топить; пар мягкий и легкий, без угара. Недаром говорят: "С легким паром".

Но Веру мало интересовало, какие дрова лучше, какие хуже. Ей нравились не дрова, а деревья, живые, с листвой, с цветами, с ароматами.

- Когда я вижу дрова, то вспоминаю загубленные деревья. Зачем? Нельзя ли без этого? - понизив голос, спросила девушка.

- Без чего? Без дров? Пока нельзя.

- Ну, хорошо, вырубите все это, сожжете, а потом, что потом будете делать?

- Меня тоже все время волнует вот этот вопрос: что потом? Чем люди будут отапливаться, готовить пищу? Обыкновенные люди, жители сел? Газ проведут, уголь? Откуда? На что надеются?

Ответ Михаила не утешил ее, а еще больше расстроил.