Федор поморгал сверху остронаправленным прожектором. Полет пришельца замедлился. Очарование иллюзии пропало. Просто маленькая антигравитационная машина, пилот которой отчаянно боится впечататься в ночной темноте в препятствие, поэтому палит все источники света на полную мощность. Ночь превращается для него в яркий день на несколько десятков метров, а остальной мир за пределами светового круга застилается абсолютным чернильным мраком.
Конечников облетел вокруг, стараясь разглядеть вооружение глайдера. Ночное зрение выключилось, и он стал таким же слепым.
— Эй, на "горбунке", — обратился к ним Федор, включив связь. — Зачем вам столько огней? Все равно меня не видите.
— Федор Андреевич, это ты? — раздался знакомый голос фельдшера.
— Я, Павел Петрович, — отозвался Конечников. — Ты там без сюрпризов?
— Да уж, рота солдат в бардачке спрятана, — съязвил медик.
— Ну, тогда ладно, если в бардачке. Скажи пилоту, что бы летел за мной.
— Ладно, веди, — со вздохом сказал медик. — Вы, ребята, чудите, а мне спать из-за вас не дают.
Через несколько минут полета глайдеры приземлились на конечниковском подворье.
Фельдшер в сопровождении Виктора и Федора прошел в сарай, освещенный тусклым фонарем. Раненные и пленные лежали на сене… За перегородкой шумно вздыхали лоси, высовывая из темноты влажные носы и укоризненно поблескивая печальными глазами.
— Кто его так? — спросил прапорщик, — показывая на лежащего в забытьи продавца.
— Я, — сказал Федор.
— Четко сработано, — уважительно сказал медик. — Сразу видно, не хотел убивать.
— А зачем? — удивился Федор. — Он целый нужен… Для веревки с петлей.
— Обидел мужика, — укоризненно сказал Авдеев. — Как он теперь сидеть будет.
— Ничего, недолго ему осталось, — с тем же мрачным, отдающим садизмом юмором, ответил Федор.
— В амбулаторию их ко мне надо, — сказал медик. — Пальцы Славкины нашли?
Он указал на молодого парня с развороченной ладонью.
— Нашли, — ответил Конечников. — На лед положили.
— Тогда хорошо, может обратно прирастут. Короче, мне Пащенко нужен, у него сильное сотрясение мозга, Марат, это которому плечо прострелили, Славка и Костя — продавец. Отдашь?
— Отдать — то отдам, — ответил Федор. — На чем вот только повезешь.
— На чем они прилетели, на том и обратно повезу, — сказал прапорщик. — А тебе "горбунка" оставлю. Все равно лететь на нем некому
— А не пальнешь? — спросил Виктор.
— Я медик, — ответил фельдшер. — Это ваше дело — калечить. А мое — лечить.
Прапорщик шевельнул указательным и средним пальцами, показывая Федору, что просит его отойти в сторонку.
— Пойдем, с начальником базы поговорим, — предложил Федор, увидев жест.
— Хорошо, — с облегчением согласился прапорщик. — Чтобы на мне не висело и на тебе.
Федор, Виктор и медик залезли в глайдер налетчиков.
Фельдшер опасливо покосился на камеру телефона. Конечников, заметив это, выключил связь и обесточил весь аппарат, поставив его в неактивный режим.
— Федор Андреевич, Христом-Богом молю, не говори, откуда у вас автоматы, — попросил прапорщик, заглядывая Конечникову в глаза. — Век помнить буду.
— Не скажу, — пообещал Федор. — Все?
— Нет, — с непонятной досадой сказал фельдшер, и, сделав над собой усилие, произнес, обращаясь к Виктору. — Прости меня Витька, бес попутал. Все брали, и я решил, — чем я хуже. А вот жжет эта твоя кредитка проклятая. Все собирался на свой счет перевести, и все откладывал. Совестно было. Возьми ее проклятую, от греха.
Прапорщик протянул Виктору карточку.
Тот, поколебавшись, принял кусок пластика.
— Не говори только никому. Хочешь, я деньги за пушки верну? — попросил медик, подпуская слезу в голос.
Братья некоторое время молчали, потом переглянулись, ведя разговор без слов.
Виктор ответил.
— Каку таку карточку толкуешь Палыч? Вот она у меня… И всегда была, — Виктор показал ее и с превеликими предосторожностями убрал в карман.
— Спасибо, — фельдшер, смахнув с глаз слезы, облегчения, пожал руки братьям и выскочил из глайдера.
Виктор вышел следом, свистнул, и, махнув рукой, закричал:
— Мужики, сюды. Подмогнить ранетых загрузеть.
Глайдер улетел. Потянулось серое, предрассветное время. Ночное зрение окончательно выключилось, и теперь амальгамцы видели как обычные люди.
Фактория молчала, не предпринимая никаких попыток враждебных действий.
Ночь кончилась. Надо было как-то жить дальше. Утро воскресного дня вступало в свои права. В холодном, влажном воздухе повис густой, плотный туман.
Конечников чувствовал себя неважно. Сильно болели ноги. Пиковая нервная нагрузка этой ночи давала о себе знать состоянием похожим на похмелье, с вялостью, слабыми, едва шевелящимися мыслями и чувством разбитости во всем теле. Виктор, судя по наметившимся мешкам под глазами и серому, опухшему лицу чувствовал себя не лучше. В домашнем тепле клонило в сон. Дед Арсений и Алешка давно спали. Старик — привалившись к косяку и сжимая в руках ружье, а племянник, улегшись на лавку и подложив под голову шапку вместо подушки.
— Витька, — позвал брата Федор, доковыляв до сеней.
— Чего? — отозвался тот с крыльца.
— Аптечка осталась? Или ее в глайдере забыли?
— Осталась.
— А где?