Свет обратной стороны звезд

На посту остались четверо: дежурный оператор, который, то вызывал „Святогора“, то передавал предупреждение в главный узел связи, обкладывая отборным матом орбитальный комплекс за то, что они вовремя не сориентировалась, начальник, оператор радара и я, дежурный метеоролог.

Некоторое время был слышно, как с лязгом хлопали двери между отсеками лестницы, отмечая спуск вниз основной группы. Мы стояли у открытого люка, готовясь при первых признаках опасности нырнуть вниз. Некоторое время ничего не происходило.

Секунды тянулись как годы. Небо вдруг потеряло привычный бирюзовый оттенок. Купол атмосферы побелел, точно подернутый туманом, не потеряв при этом своей прозрачности.

Редкие облака вспыхнули пронзительным сиреневым огнем, отраженным от далекого взрыва за горизонтом. Их цвет быстро прошел все градации цвета от сиреневого до желтого, оранжевого и багровых тонов.

Подземный гул перерос в вибрацию. Гора зашлась крупной дрожью. Было видно, как по склонам пошли каменные лавины.

Потом со сверхзвуковой скоростью пришла ударная волна в атмосфере, неся с собой пыль, камни, вырванные с корнями пылающие деревья.

Крыша блокпоста застонала от удара. Под громадной нагрузкой потолок просел, стены покосились.

Светящийся фронт уплотненного воздуха жестко ударил по горам, сваливая в пропасть целые горные пики. Рев и грохот поднялся до запредельных значений. Я видел, как в полуметре от меня начальник смены, надрывая горло, что-то кричит, но не слышал его голоса. Я понимал, что надо спасаться, прыгать в люк и бежать вниз, пока держат ноги, но не мог оторваться от апокалипсического зрелища снаружи.

Я глядел на огненный ад за окнами, отказываясь поверить в то, что это происходит на самом деле.

Ударная волна быстро ушла за горизонт, превратив зеленое море джунглей в кучу перемешанных, горящих обломков.

Стало темно от дыма. Приборы показывали, что во внешней среде скорость ветра достигла запредельных значений, а температура, несмотря на ураганный обдув, поднялась до 95 градусов.

Легкий запах гари, следствие локального нарушении герметичности в уплотнителях бронеблистеров, наполнил помещение, жара стала проникать внутрь. Но это были мелочи. Блокпост выдержал первый, самый сильный удар.

В тот момент я почему-то не подумал, об ужасной судьбе жителей городов и поселков. Мне в голову пришло то, что открыто стоящая на голом плато станция в Столбовых Горах вряд — ли останется целой.

Да и остальные, построенные в современную эпоху, без глубоко залегающих ЗКП, как опорная база „Хованка“, не смогут противостоять стихии.

Много позже, я часто со стыдом размышлял о своей черствости, коря себя за отсутствие сострадания сотням тысяч знакомых и незнакомых соотечественников, в момент их огненной гибели, пока не понял, что никакая сила не смогла бы защитить их.

Всех, за исключением таких же, как и мы, скрытых бронированными стенами станций наблюдения.

Начальник смены вызвал по переговорнику Викторию, и та подтвердила, что, несмотря на интенсивную встряску от сейсмической волны и многочисленные трещины, подземная часть станции практически не пострадала…».

Мужчина на экране вздохнул и продолжил:

«— Я бы не стал вновь вспоминать вновь об этом страшном дне, который перевернул всю нашу жизнь, но совсем недавно я услышал, как Матвей, мой внук, с горящими глазами рассказывал про то, как громадный эланский корабль на бреющем полете прошел над горой Хованка и обстрелял станцию. Дети слушали, затаив дыхание. Особенно их убедил рассказ об обстреле. Как иначе можно было объяснить холодные, заваленные снегом и льдом пещеры, обрывающиеся оплавленными колодцами от попаданий снарядов.

Я подошел к кучке мальчишек, дождался, когда рассказчик обратит на меня внимание, оторвавшись от живописания жаркой баталии и попросил внука помочь со снятием данных с самописцев на верхнем наблюдательном посту.

Для восьмилетнего ребенка не было желанней предложения.

Мы выбрались из закопченных тоннелей, со следами герметизации подручными средствами, прошли по теплым жилым секторам. Стали подниматься в бронированной трубе гулкой и нескончаемой винтовой лестницы, разделенной на герметичные отсеки стальными дверями с колесами кремальер.

Мальчик, сопя, двигался за мной. Когда мы одолели 6 тысяч ступенек, половину пути наверх, я предложил отдохнуть.

Матвей уселся рядом на рваную подушечку, сделанную из пришедшего в негодность термобалахона — нелишнюю вещь в царстве холодного металла и капающих с потолка капель конденсата.

Когда мы отдышались, я спросил у мальчика:

— Внучок, а кто тебе сказал, что был эланский корабль?

— Ты, — удивленно ответил он.

— Как это? — поразился я.

— Ну, то есть не совсем ты, — смутился мальчик. — Папа рассказывал мне про то, когда болела бабушка, ты рассказывал это ей.

Я вспомнил далекое время, когда Арина задыхалась от кашля и металась в мокром от пота спальном мешке, не находя покоя для своего сгорающего в огне болезни тела.