Свет обратной стороны звезд

— Неправильная подача команды?

— Не стройте из себя идиота… Что у вас на корабле творится!? Пьяные матросы валяются в коридоре, капитан малого ракетоносного крейсера в невменяемом состоянии! И это в условиях боевого дежурства, в тот час, когда наши корабли, быть может, ведут бой с противником! В то время, когда помощь эскадре может понадобиться в любой момент! А, впрочем, какой толк может быть в бою от швали, которая напивается, как только ей выпадает возможность…

— Все сказал, капитан? — поинтересовался Василий. — Так вот, слушай, штабная морда: — Эскадра в полном составе у Создателя псалмы разучивает. Нет больше эскадры.

— Что ты сказал?

— Что, что?! Хана, бля! Жить нам осталось два дня, пока «виркоки» не придут сюда и не отправят нас к праотцам, — выкрикнул Стрельников.

Он вплотную придвинулся к Искорину, глядя на него выпученными, страшными глазами, дыша ему в лицо перегаром. Стрелкин сунул сложенные вместе ладони к самому носу штабного и сказал, «бух» имитируя звук взрыва и, показывая, как они разлетятся в клочья, с такой выразительностью, что посыльный офицер попятился.

— Конечников, что он болтает? Я вас всех под суд… Я вас всех, за паникерство!

Искорин на ватных ногах мгновенно слетел на уровень ниже, где дежурный штаба чихвостил командира скаута.

Майор, не вполне пришедший в себя, отвечал лишь: «Есть!» и «Никак нет!», бессмысленно пялясь в экран.

— Выведите всю эту рвань из рубки и постройте на плацу вместе с остальными, — тихонько шепнул Искорин лейтенанту спецназа. — И вот что… Наверху пакадур, второй лейтенант, несет чушь, сеет панику. Совсем свихнулся от денатурата.

— Сделаем, Викентич, — также тихо ответил «эсбешник».

— Рук только ему не сломайте, — напутствовал его штабист.

На экране, сменив бешено ругающего дежурного, возник личный адъютант командующего, майор Лебедянский.

— Это что такое? — поинтересовался он, увидев, как группа спецназа с оружием наизготовку занимает места перед лесенкой, группируясь для атаки. — Стоять!

Десантники замерли.

— Осмелюсь доложить, — начал было Искорин. — Второй лейтенант на артпосту буйствует.

— Буйствует?

— Так точно.

— Хм… Аркадий Викентьевич, — обратился адъютант к Искорину, — если офицер не в себе, вызовите врача. И без самодеятельности.

— Слушаюсь, — отчеканил капитан.

— Командира корабля, господина майора Тихонова и начальника артиллерии господина первого лейтенанта Конечникова командующий просит быть, — адъютант намерено перечислил все регалии офицеров и особо выделил слово «просит», — на совете штаба в 12 часов.

— Вас понял, — сказал Искорин, делая знак солдатам спецкоманды, чтобы те убирались.

— Если эти господа не слишком здоровы, генерал немедленно пришлет своего личного врача, чтобы поднять их на ноги.

— Вас понял, — произнес капитан, хотя было видно, что ничегошеньки он не понимает.

— Как чувствует себя господин Конечников?

— Я думаю, что он единственный, которому не потребуется помощь медиков.

— Хорошо… Молодец… А господин майор? — тут адъютант посмотрел на опухшую рожу Тихонова и деликатно улыбнулся, поняв глупость вопроса, — Иван Иванович будет через 15 минут. И дайте команду своим подчиненным, чтобы матросов сильно не били. А то знаю я этих костоломов…

Лебедянский отключился.

Капитан Искорин потрясенно молчал. Потом, сложив одно с другим, смертно побледнел, и осторожно опустился на край ближайшего кресла.

— Алексей Павлович, — обратился он к командиру корабля. — У вас не осталось выпить?

На «псарне», все встало с ног на голову: «эсбешный» спецназ курил «гашик», угощая матросов «ноль третьего», извиняясь за «резкость» в обращении, когда нижних чинов номерного скаута пинками и зуботычинами выводили на свежий воздух. Около братающихся звездолетчиков и десантников моментально собирались и также быстро рассасывались группы матросов с других гиперпространственных крейсеров. Рядовые и сержанты носились между кораблями со скорбными и сосредоточенными лицами, разнося страшную новость о гибели эскадры.

Иван Иванович, личный медик генерала Соломатина, занимался майором Тихоновым, проводя экспресс-курс антиалкогольной терапии.

Первый лейтенант Конечников, стоя перед зеркалом на двери каюты, нервно насвистывая нечто бравурное, заканчивал наводить марафет. На верхней койке, озонируя воздух немытыми ногами, в отключке валялся лейтенант Миронов.

Квартет из двух пилотов первой смены, Васьки Стрельникова и в дупель пьяного капитана Искорина, занимавших обе нижние полки, нестройно выводил слова старинной песни: «Раскинулось море широко». Разноголосый рев прерывался всхлипываниями штабного капитана, который припадал к плечу Василия и почти неслышно, горячо и неразборчиво сквозь слезы говорил о том, как страшно умирать в 28 неполных лет, что дома ждут папа, мама и дочь соседа-землевладельца, его невеста, с которой он ни разу не ебался.