И тот, кого я ждала, встретился мне как бы невзначай. Несколько раз я видела военного, он был подпоясан широким кожаным ремнем, на вороте его коричневой гимнастерки горели два красных кубика. Краем уха я слышала, что он из рода Аккииз, это в нашем районе, что приехал он в отпуск, что холост. Был он выше среднего роста, плечист, прям — фигура видная. Но мне до него дела не было. Просто приезжий. И я на него взглянула мельком, из одного только любопытства. Потом мы с ним столкнулись лицом к лицу. Я пошла к моей подружке и однокласснице Зауреш, не зная, что тот командир был близким ее родственником и гостил у них. Он поздоровался, я ответила ему, он стал расспрашивать, кто я, как учусь. Ничего особенного я в нем не нашла, легко поговорили с ним о чем-то и легко расстались… Вечером снова встретились, теперь в кино. И он, как старый знакомый, запросто подсел к нам. И опять мы о чем-то беззаботно болтали, пока не погас свет и не застрекотал аппарат. И хоть бы раз сердечко екнуло. Весь сыр-бор заварила Дарига.
— Ах, девушка, ты видела того командира, что в отпуск приехал? — ее так и распирала радость, так и бегали возбужденные, округлившиеся ее глаза.
— Ну, видела, и что?
— Ну, а коли видела, что же ты, родненькая, медлишь? Еще не женатый, красавец писаный, военный командир — ну?! И родители его, говорят, видные люди рода Аккииз. И знаешь, в этот раз — слушай меня — уедет не один. Да, да, неспроста приехал, я вижу — невесту себе ищет, вот что!
— Пусть ищет.
Дарига даже рот открыла и жалобно, страдальчески взглянула на меня, словно спрашивая: «Да в своем ли ты уме, голубушка?»
— Ах, девушка, ну что ты говоришь? — схватила она меня за руки. — Единственного парня, с которого весь район глаз не сводит…
— Толстогубый, пучеглазый, как же, не сводит, красавца нашли…
— Ах, девушка, разве не говорят казахи: «Конь хорош губастый, а джигит — носатый».
— Но он же не носатый, а губастый.
— Ну и что? — неслась она, не разбирая дороги, и вдруг, поняв, что не туда заехала, захохотала, зажмурилась, закрутила головой. — Ох, да ну тебя! Зачем тебе его губы? Ты посмотри, какой он, а? Ах, какой, у-у какой! А ты, если бог даст его в твои руки, сама его взнуздаешь, а?!
И Дарига потеряла покой. С каждым разом она приносила все больше и больше сведений об этом залетном командире. И вызнав что-то новое о нем, она радовалась так, словно вдруг находила давнюю пропажу, и, чуть не лопаясь от нетерпения, спешила сообщить эту новость мне. Был установлен полный перечень всех его родных и близких, дядюшек и тетушек. Потом в точности выяснила, где и когда он в эти дни бывал, о чем говорил, кого прочат ему в невесты. А в конце разговоров наших она коротко вздыхала и добавляла как бы между прочим: «Не могу даже себе представить, что он способен на легкомысленные поступки. Ох, серьезный парень, ох, ох!.. И ты у нас девушка серьезная и тоже уже на выданье. Если уж суждено тебе счастье, то лучшего и не сыскать!»
Не только Дарига, другие с не меньшим восторгом посматривали на этого командира. Человек издалека, чуть ли не с края света приехал и не какой-нибудь привычный аульный джигит, а военный и командир Красной Армии, к тому же из хорошего рода… Все было пищей для бесконечных пересудов, все разжигало к нему интерес. И чаще стали мы с ним встречаться, и он рассказывал о далеких, неведомых мне краях, о людях, живущих там, об их языке, обычаях, нравах. А повидал он немало и говорил интересно. Мне было с ним хорошо, он не делал скользких намеков «о единстве шелковых нитей и молодых сердец», держался просто и был ко мне внимателен.
И случилось тут со мною то, что я незаметно для самой себя стала приобретать иное зрение, точно вторые глаза во мне распахнулись, и мир и люди в нем постепенно преображались, хорошели. В первое время толстые, чуть приоткрытые губы Касымбека вызывали у меня какое-то неприятное ощущение. Мне казалось, что только у разинь и растерях могут быть такие губы. Теперь же мне вдруг открылось, что именно они, пухлые эти губы, придавали лицу его выражение детской доверчивости, а несколько выпуклые глаза лучились мягким светом и полнились добротой. За считанные дни я сблизилась с человеком, военная форма которого вызывала у меня поначалу недоверие и настороженность. Я даже стала гордиться своим знакомством с ним.