Свет очага

— Сунгат родной брат моей матери.

— Вот тебе и на!.. Стоит казаху куда-нибудь приехать, как обязательно наткнется на родственника… Да вы моя самая близкая родственница, свояченицей мне доводитесь.

— Но как же это?

— Если речь идет о Минникамал, дочери Сунгата, так вот: она моя жена! Стало быть, и я вам не чужой, так или не так?

Хайбри с женой так и застыли, оторопело глядя на Сеилхана. Еще больше был поражен Наубетияр! Он-то Знал, что у Сеилхана нет никакой другой жены, кроме Балсулу. Но сказать об этом — опозоришь и Сеилхана и себя, а умолчать, так неизвестно, чем все это кончится. Как тут быть, что делать? «Ох и. измучился тогда я», — вспоминал потом Наубетияр.

Первой пришла в себя жена Хайбри.

— И-и, что же это я сижу-то! — вскинулась, всплеснула она руками. — Сейчас я, сейчас… — и побежала в другую комнату, но тут же вернулась, рассердившись на мужа, — и-и, так и будешь сидеть, отец? Зови же гостей в те комнаты… Да скорее беги в магазин. Да не забудь дать корму коню моего дорогого зятька.

И пошло, и поехало. Гостей поместили в лучшей комнате. Дом наполнился вкусными запахами — жарились беляши, варилось мясо. Была принесена и водка, и после очередной рюмки Сеилхан стал рассказывать о Минникамал с такими подробностями, словно говорил о своей Балсулу. А Хайбри с женой только удивленно разводили руками, восхищенно глядя на новоявленного зятя, то и дело восклицая: «И-a, алла!»

С тех пор дядя Сеилхан, приезжая в город, останавливался только у Хайбри, всегда возвращался от него довольный и говорил, посмеиваясь: «Умеет ли какой-нибудь другой народ так уважать своих зятьев, как эти татары».

Но сколько веревочке ни виться, а конец ей придет. Каждый раз, когда дядя Сеилхан приезжал в город, Хайбри с женой привязывались к нему: «Что же ты нашу Минникамал не привез? В следующий раз, смотри, не оставляй ее дома». И каждый раз Сеилхан находил какую-нибудь отговорку. Наконец, не надеясь больше на зятя, Хайбри с женой заявили: «Раз ты не хочешь ее привезти к нам, то мы поедем с тобой сами», — и стали собираться в путь.

Тут уж дядя Сеилхан схватился за голову, стал думать, искать выход, он сходил в магазин, купил бутылку водки, а жену Хайбри попросил накрыть дастархан. И за столом со вздохом сообщил им печальную весть.

— Ох, трудно мне говорить вам об этом, но… Минникамал умерла. Восемь месяцев назад… И остался у меня от нее единственный сын.

Хайбри с женой слез рекой лить не стали, но заметно опечалились.

— И-и, бедняга, — вздыхал Хайбри.

— Минникамал, Минникамал, родная моя… Даже повидать тебя не удалось, — шмыгнула носом жена Хайбри.

— Мужчине трудно растить ребенка одному. По обычаю казахов я женился на своей овдовевшей женге. Женщина бесхитростная, простоватая, но зато к ребенку относится хорошо, — говорил между тем Сеилхан.

— И-и, как вам не повезло, Сеилхан. Могли бы и среди своих татарок найти хорошую женщину, — сорвалось с языка у жены Хайбри.

Пересказывая друг другу эту историю, люди у нас в ауле посмеивались. Но родство дяди Сеилхана с Хайбри на этом не оборвалось. Как-то он даже зимовал всей семьей в городе и жил у Хайбри. В том, что невозмутимая и молчаливая Балсулу не выдаст его, Сеилхан не сомневался. Но вот что удивительно: одиннадцатилетний сынишка Сеилхана, Шаким, и тот за целую зиму ни разу не проговорился.

Шаким пошел в дядю Сеилхана, но было в нем что-то и от Балсулу. Ростом пониже родителя своего будет, в деда удался, в отца тетушки Балсулу Жунуса, и характер несколько иной. Он не выкладывает все, что знает, как дядя Сеилхан, а затаивает, прячет в себе, и в глазах его часто вспыхивают лукавые искорки, словно говорят они: «Ага, я что-то знаю, да не скажу».

Знал и ничего не сказал Шаким и в доме Хайбри. Быстро уловил маленький хитрец, что быть племянником Хайбри хорошо, выгодно. Бездетные Хайбри с женой жалели своего «осиротевшего» племянника и не чаяли в нем души. Когда, бывало, Балсулу отшлепает его, они уводили мальчика к себе и утешали его сладостями, сокрушаясь, что «мачеха, она, конечно, не родная мать».

Мы с Касымбеком, уезжая после свадьбы, садились на поезд в этом городе. Дядя Сеилхан с Шакимом приехали нас провожать. Грузовая машина, вытрясшая из нас всю душу за долгую дорогу, остановилась наконец у небольшого приземистого домика с темно-красными воротами. Из калитки вышел худенький старичок татарин. В островерхой шапочке, с остренькой седеющей бородкой, подвижный, как веретено, он радостно стал приглашать нас в дом и узнавать у Сеилхана о здоровье родных и близких, спросил и о нас: «А это что за люди?»

— Это моя племянница, недавно вышли замуж. А этот джигит — ее муж, стало быть, наш зять, — представил нас дядя Сеилхан.

Я стояла в сторонке, Шаким успел шепнуть мне на ухо:

— Это и есть «свояк» папы, татарин Хайбри.