Свет озера

Получив свою порцию, Бизонтен по обыкновению пошутил:

— Тебе-то, жирная, жиров не требуется. У тебя и без того кровь чересчур горячая.

Она первая захохотала на его шутку, а Бизонтен подумал: «И глупая, и жирная, но зато славная баба, и даже жиров не растрясла, хотя, кажется, уж мы такого натерпелись, и, будь она не такая дуреха, я, чего доброго, решил бы, что она еду для себя припрятывает».

Женщинам помогал и эшевен. В правой руке он держал бутылку, а в левой чарочку, куда плескал немножко водки. Каждый подносил чарочку ко рту и, запрокинув голову, высоко подняв локоть, залпом ее осушал.

— Только смотрите, чтоб ноги не отмерзли, — советовал всем старик. — Как только почувствуете, что лед налипает, сразу сильнее стучите ногами, тогда наледь и отвалится.

— И когда она отвалится, — подхватил Бизонтен, ему не терпелось хоть отчасти вернуть себе веселое настроение, — топчите ее, суку. Давите как гадину. Авось весна скорее придет.

Он проглотил свою порцию, и ожог алкоголя прошел по всему его телу огненной волной.

— А все-таки, — обратился к нему эшевен, — ну этот возчик… и что за мысль к нему пришла…

Не сдержавшись, подмастерье грубовато прервал его:

— Ушел — и доброго ему пути и попутного ветра. Не будем об этом говорить, пока оттепель не настанет.

И ему почудилось, что в глазах эшевена он прочел: «Я на тебя не в обиде. Тебя огорчил его отъезд. И я тебя понимаю».

Долгие месяцы, что он общался со стариком, уже не впервые Бизонтен замечал, что д’Этернос деликатно дает ему уроки выдержки и вежливости. Он пожалел о нечаянно вырвавшихся словах и хотел было попросить извинения, но старик улыбнулся ему, как бы желая сказать, что все уже забыто.

Степенный голос и ясный взгляд эшевена были словно мед среди этой морозной, все больше сгущающейся мглы.

4

Обоз углубился в дремучий и мрачный лес. Хотя луна уже зашла, а солнце не собиралось так скоро появляться из-за горизонта, повозки без особого труда двигались по схваченному морозом снегу. Все было именно так, как предсказывал Бизонтен. Снежный наст был их союзником и другом. Можно было двигаться прямо по насту, избегая дорог, к тому же от него, казалось, исходил свет. Он еще хранил в себе остатки лунного сияния, значит, можно было ехать без помех, не дожидаясь рассвета.

Пока мужчины запрягали лошадей, женщины разошлись по повозкам, откуда неслись ребячьи крики и хныканье. Мари откинула брезентовый полог: пусть ее Жан, дожевывавший кусок хлеба с салом и запивавший его молоком, полюбуется костром. Мальчуган попросил спустить его с повозки, но Мари чуть не силком пыталась уложить его обратно на солому, где ему было устроено мягкое гнездышко. Бизонтен счел нужным заступиться за ребенка:

— Ему же шестой год пошел, значит, он уже взрослый мужчина. И верно он хочет пройтись, а то небось все ноги себе отлежал. Уж поверьте мне, и этот костер, и этот ручей, откуда пар идет, и эти леса, мрачные да черные, — все это у него в головенке останется. И в свое время он все вспомнит. Если хочешь, чтобы у человека душа была сильная, крепкая, пусть получше во все всматривается, пускай все в душу берет с самых детских лет.

Очевидно, Мари не совсем уловила мысль Бизонтена, однако одела Жана потеплее и закутала его ножонки тряпками. Подмастерье лукаво подмигнул мальчугану, но, когда нагнулся, желая посадить Жана на спину своей смирной Лизы, тот бросился прочь и уткнулся лицом в колени своего дяди Пьера. А когда Пьер спросил племянника, чего это он так испугался, тот громко ответил:

— Он все время смеется. Не нравится мне это.

Услышав эти слова, Бизонтен снова расхохотался, да так, что, казалось, разбудил всю эту темень, и обратился к мальчугану:

— А ты, малыш, привыкай. Видать, в твои годы я зеленого дрозда проглотил. И сколько после того ел да пил, все равно глотку заткнуть ему не сумел!

Сильным движением Пьер поднял Жана и посадил его на широкую спину своего Бовара. И он так и сидел на коне, вцепившись в хомут, пока обоз не поднялся на пригорок. Тут малыш, разумеется, испугался тьмы, сгустившейся среди сосен, и попросился в повозку. Бизонтену слышно было, как он что-то лопочет и как мать отвечает ему, потом Жан затих, сморенный сном, и подмастерье представил себе, как, должно быть, тепло спящим под соломой. И подумал, будь здесь с ними Гийон, они бы отдыхали в повозке по очереди, но он тут же постарался прогнать воспоминания о возчике из Эгльпьера.