Свет озера

— А ну-ка полюбуйся, ты, квашня раздутая! Хоть ты и тяжел, можешь на нее свой зад поместить, тут уж ничего не сломается.

Те, у кого промокли ноги, поспешили к повозкам, напихали побольше сена в сабо и замотали поверх сухими тряпками. У Бизонтена в повозке была вторая пара башмаков, и он с радостью переобулся. Мари ушла к своим ребятишкам. Быть может, уже спала. Быть может, ей не спалось в повозке под плотно натянутой парусиной — все вспоминала своего покойного мужа.

Хотя уже совсем стемнело, решено было двигаться, лишь бы уйти подальше от дороги и достичь леса, что будет им защитой, если начнется снегопад. А он начнется, это уж наверняка. С воем налетел ветер и принес с собой тот особый морозный запах и горсть мельчайших снежинок, коловших лицо. Решили также, что впереди обоза будут посменно идти с фонарем, а остальные станут держаться к нему поближе. Сбиться с пути было здесь просто невозможно, так как имелась всего одна-единственная дорога, да и та скоро должна была привести их в лес. Чувствовалось, что ложбина еще достаточно широка, но не слишком глубока, и на ее просторах вовсю разгулялся ветер, налетая сзади на лошадей, врываясь под парусиновые навесы повозок, и их приходилось закреплять на ощупь. Порывами ветра повозки мотало во все стороны. Их заносило то вправо, то влево от упряжек, они скользили, как обезумевшие звери, по снегу, который к полудню было растаял, а сейчас, к вечеру, казалось, превратился в мрамор.

Пока их не остановила буря, они проехали еще лье полтора. Буря налетела сразу, без предупреждения, даже Бизонтен такой еще никогда не видывал, хотя два года прожил в Альпах. Когда он забрался внутрь повозки, чтобы зажечь фонарь, и раздвинул парусину, он, как ни всматривался, не мог разглядеть даже круп ближайшей лошади. Белая снеговая завеса, натянутая туго, на такой скорости двигалась по дороге, что все плыло перед глазами. Нагнув голову, надвинув шляпу на лоб и защищая фонарь краем плаща, он пошел искать Пьера. Наконец он увидел перед повозкой свет и услышал голос Мари:

— Пьер! Иди-ка сюда!

— Немедленно затяните парусину, черт возьми! — крикнул Бизонтен. — И оставьте нас в покое.

Вместе с Пьером они зашагали к первой упряжке среди этого ада, воя и гула, налетающих со всех сторон. Вся эта страшная тьма накинулась на повозки и без передышки трясла их. Словно бы где-то там, наверху, гулко хлопали огромные полотнища, со свистом разрывались, потом их отшвыривало дальше к лесу, и они набрасывались с разгона на каждое дерево, по-кошачьи взвизгивавшее и трещавшее.

Время от времени раздавалось гулкое ржание, лошадь вздрагивала всем телом, звеня пряжками сбруи и подпругой. Но эти звуки не успокаивали душу. Вокруг не было ничего, кроме разгулявшейся зимы, очевидно копившей как раз для этой ночи все свои силы. В расселине ложбины она держала про запас всю свою злобу. Заманила путников в ловушку и теперь, когда они попали в плен ко мраку, ветру и снегу, готовилась раздавить, растоптать, а может быть, и задушить их своей ледяной яростью.

8

Лошади и люди совместными усилиями старались втащить повозки на голую возвышенную площадку, которая упиралась в стоявший позади лес. Худо ли, хорошо ли, подбивая под полозья колья, путники добрались до верха, повозки поставили под стеной огромных сосен, под защиту от снега и ветра. Но и лес, охваченный безумием, выл, бесчинствовал, и Бизонтен по многим признакам понял, что страх намертво вцепился в людей. Страх, несомненно, воспользуется кошмаром этой ночи, чтобы окончательно истерзать души и ожесточить тех, кто уже начинал жалеть об отъезде.

Подмастерье подошел к повозке жителей Лявьейлуа со словами:

— Как говорит пословица, чем больше сумасшедших, тем больше смеха, но я-то, я говорю, чем больше замерзших людей, тем теплее им вместе.

И они все вместе зарылись в солому, Мари между своими ребятишками и братом, Бизонтен привалился к дощатой стенке повозки, чтобы хоть немножко прикрыть собой детей от порывов ветра. Здесь повозку не так сотрясало, как на пути сюда, когда ветер бил с размаху, но все равно казалось, будто сам лес вот-вот вырвется из земли и двинется на них, сметая все на своем пути.

Пьер и малыши тут же заснули, сморенные, очевидно, усталостью, но Бизонтен тревожно вслушивался в ночь. Должно быть, Мари тоже не спала. Он слышал, как она, вздыхая, поворачивается на своем соломенном ложе с боку на бок. Ему захотелось поболтать с ней, успокоить ее, но он побоялся разбудить спящих.

Вскоре глас леса на время стих. Бизонтен напряг слух, удерживая дыхание, инстинкт подсказывал ему, что затишье после бури таит новую опасность. Он даже на миг подумал, уж не откатилась ли повозка от леса. Он было поднялся, но вдруг его осенило: это же толстый слой снега на парусине приглушал все звуки. На душе стало спокойнее, и он улыбнулся — подумать только, так оплошать. «Слишком уж ты большой выдумщик, Бизонтен, — пробормотал он про себя. — Ты уже решил, будто нас на всех парусах несет».