Дорога ползла вверх по холму, и, когда они добрались до самой вершины, перед ними открылся спуск, ведущий в долину, где меж полей, еще покрытых снегом, желтой змеей вилась дорога, а эту дорогу пересекала другая, уходившая куда-то в глубь долины, к подножию крутого откоса. Бизонтен задумался, брать ему вправо или влево. Хоть начальник стражи и объяснил ему, как и куда ехать, но, вправо или влево, Бизонтен не уточнил. И он ломал голову, раздумывая, уж не ошибся ли он, когда вдруг различил под тонким слоем снега тропу, являющуюся продолжением их дороги.
«Похоже, что неезженая», — подумал он, не смея признаться себе, что должна же существовать хоть какая-нибудь надпись, гласящая, что здесь, мол, в селенье карантин.
Подняв глаза, он заметил наконец колокольню, дом, потом второй, за деревьями на вершине холма, четко вырисовывавшимися на фоне небесной лазури. Перегнувшись, он обернулся назад:
— Смотрите, вон там!
— Вон там! — хором отозвались ребятишки.
Бизонтен прищурил глаза и увидел, как порывом ветра прибивает к земле столб дыма.
— И огонь там есть!
И внезапно при виде этого живого дыма, подымавшегося из печной трубы, он почувствовал, как в душе у него вспыхивает радость. Он щелкнул кнутом, и лошади крупной рысью спустились вниз к подножию пригорка. Подъем оказался нелегким, по разбитой дороге, скованной к тому же гололедом. Пришлось выйти из повозки и тащить под уздцы лошадей, но, к счастью, пригорок одолели скоро. Там, наверху, их ждало четыре дома: два по одну сторону дороги, два — по другую. Справа, чуть в стороне, еще три дома, церковь, потом еще два дома. Около того дома, где из трубы валил дым, снег был лишь слегка затоптан редкими следами человеческих ног.
— Нам вот сюда надо, — решил Бизонтен.
— А кушать нам дадут? — спросила малышка Леонтина.
Мари не выпускала детей из повозки, и дочка ее захныкала.
— Беда все-таки нам, — заметил Пьер, — слава богу, хоть до места добрались, ведь дети совсем извелись за дорогу.
— А по-моему, просто чудо, что они так мало хныкали, могли бы хныкать и почаще, — произнесла Ортанс, подходя к малышке.
Бизонтен уже направился к тому дому, откуда подымался дымок, как вдруг входная дверь открылась. Какой-то согбенный старик сошел с крыльца, спотыкаясь на каждом шагу, он опирался на толстую узловатую палку, а на голове его красовался колпак неопределенно грязного цвета. Хотя уже холодало, на нем была только рубаха, широко распахнутая на груди. Превратившиеся в лохмотья рукава открывали худые, как у скелета, руки. И рубаха, и лицо, и руки старика — все были одного цвета: грязно-песочного. Длинные седые волосы, падавшие из-под колпака на плечи, вольно трепал ветер.
Так как ребятишки все-таки выпросили разрешение выйти наружу, Мари поставила их на землю возле головной повозки. Подойдя к ним, согбенный старец уставился на детей, как-то неестественно выворачивая голову и шею. С минуту он молча смотрел на них, потом сказал:
— Вот эта парочка много чего сумеет запомнить и порассказать. Хорошо, что они попали сюда, здесь рассказов наберется целый воз. А мои-то, черт побери, уж никогда никому ничего не расскажут. Семь лет назад чума их всех унесла, и их мать в придачу. Моих детей и их детей. От всей семьи, черт побери, одного лишь меня оставила. Негодного даже на семя. А скольких еще других эта самая чума сожрала! А вас вот пощадила, и власти вас в карантин загнали. Боятся… все всего боятся…
Подняв клюку, он показал на дома. Лишившись таким образом единственной опоры, своей клюки, он вынужден был согнуть колени, чтобы не упасть носом в землю, спину-то ему распрямить никак не удавалось.
— Здесь, — снова заговорил он, — чего-чего, а места хватает. Кого чума не сгубила, те сами разбежались. Я совсем один остался. Побудете со мной за компанию несколько дней, а потом тоже уедете. Как и все прочие. В такое холодное время ждать новых гостей, пожалуй, зря будет.
Заодно он объяснил, что магистрат Моржа попросил, мол, его остаться в селенье и принимать приезжих, направленных в карантин, если есть подозрение на заразную болезнь. Город поставляет сюда зерно и сено — словом, весь урожай, что собрали на покинутых полях Ревероля. Посылают им также растительное масло и свечи. Но сейчас имеется в наличии только зерно и сено.
— Мой вам совет — поселитесь-ка вы в крайнем доме, он побольше других. Кто знает, когда еще люди сюда вернутся. Вот тот дом стоит, подальше от моего. Идите себе и ничего худого в голову не берите. В мои годы, когда человек столько всего насмотрелся…
— Надо нам двигаться, — заметил Бизонтен, — а то лошадей обтереть нужно.
— Вот и ладно, — согласился старик. — Я-то все болтаю, болтаю. Оно и правда, я все здесь сидел и по этому косогору на чертовой повозке не подымался. Но когда людей совсем не видишь…
Он проковылял шага три и указал дорогу, ведущую к крайнему дому, потом остановился и снова проговорил: