Свет первой любви

Граф продолжат беседу с сэром Эдвином так, словно ему очень по душе и собеседник, и разговор. Он вел себя как в высшей степени воспитанный человек, одет же был безукоризненно. И конечно, граф стал даже еще красивее, чем казался восемь лет назад. Высокий, мускулистый, светловолосый, с правильными чертами лица – он был неотразим; к тому же от него исходило какое-то особое очарование: сочетание властности, самоуверенности и надменности придавало ему почти неотразимый ореол мужественности. «Как он, вероятно, рад, что, придя сюда, может важничать перед нами и демонстрировать свое превосходство перед сэром Эдвином Бейли всеми мыслимыми способами!» – думала Майра.

Целые четверть часа потребовалось ей, чтобы понять: она преисполнена возмущения и ненависти. Но уже поздно было уверять себя в том, что прошлое умерло. Умер Шон, но не прошлое.

Пробыв в Пенвите положенное время, граф поднялся, чтобы откланяться. И вновь продемонстрировал безупречность своих манер – поклонился дамам и склонил голову перед сэром Эдвином.

– На днях вам доставят мою карточку, – сказал он, – с приглашением всех вас па бал, который состоится в Данбертон-Холле вечером в первый день Рождества. Надеюсь, вы прибудете?

Сэр Эдвин рассыпался в благодарностях и уверениях, что приглашение его сиятельства для него, баронета, – величайшая честь. Леди Хейз только присела в реверансе, и Майра предположила, что ее мать твердо решила никогда не переступать порог Данбертон-Холла. Майра поняла, что самой ей отвечать графу не обязательно – дочь не так свободна в своих поступках, как мать. Однако она почувствовала волнение при мысли о том, что окажется на большом балу, и тут же отругала себя за это. Собрания местного высшего общества, происходящие в Тамауте, конечно же, не могли сравниться с тем великолепием, которое ждало их в Данбертоне.

– Мисс Хейз, – сказал граф Хэверфорд, – не будете ли вы так добры оставить за мной вальс? Разумеется, с позволения вашего жениха…

Жених Майры был просто потрясен честью, оказанной его будущей супруге, и дал необходимое разрешение, изящно поклонившись. Впрочем, он тут же высказал предположение, что подобная честь вполне уместна: ведь отныне они соседи, а Данбертон и Пенвит, без всякого сомнения, самые крупные и значительные поместья в этой части Корнуолла.

– Благодарю вас, милорд, – с невозмутимым видом проговорила Майра, она обратила весь свой гнев на себя – на свое отчаянно бьющееся сердце.

Майра видела на собрании, как танцуют этот вальс, но сама ни разу не танцевала. Однако не разделяла того негодования, с каким обрушились на новый танец более степенные, пожилые члены местного общества. Более того, Майра считала, что вальс – самый неземной, самый романтический из всех когда-либо существовавших танцев. Она мечтала о том, чтобы покружиться в этом танце, – и смеялась над собой за то, что мечтает, как девчонка, о таких вещах.

Ну что же, судя по всему, теперь она будет танцевать вальс. На данбертонском балу. С графом Хэверфордом. Его холодные глаза не отрывались от ее глаз, когда он, еще раз склонил перед ней голову. Майра едва заметно улыбнулась ему. Но она знала, что граф понял: то не была улыбка удовольствия или благодарности – просто насмешка над самой собой. Он обратился к ней с просьбой, и она не отказала – потому что нельзя же то и дело бросать вызов, даже если они относятся друг к другу с неприязнью.

– Моя матушка всегда заявляла, – сказал сэр Эдвин, вновь оставшись наедине с дамами, – что ни о чем не следует судить только по тому, как об этом говорят. Сначала нужно увидеть все собственными глазами. Теперь я понимаю, как не правильно относился к вальсу. Если его сиятельство намерен включить вальс в музыкальную программу бала, значит, это совершенно необходимо. На балу будет присутствовать его мать, в конце концов. Моя дорогая мисс Хейз – если вы простите мне такое фамильярное обращение, – я надеюсь, вы прекрасно понимаете, что его сиятельство оказал мне большую честь, попросив вас протанцевать с ним вальс на этом балу. Мы будем не только соседями и знакомыми – вы увидите, что мы станем друзьями. И все потому, что я добровольно выказал смирение. Сударыня, – он поклонился леди Хейз, – поздравляю вас.

Леди Хейз в ответ только взглянула на дочь и подняла брови.

* * *

– Что такое, милый? – Кеннет неожиданно вошел в библиотеку, когда его мать, графиня Хэверфорд, сидя за письменным столиком, держала перо над одной из изящных карточек, на которой что-то писала.

Виконтесса Энсли сидела подле матери, держа в руках список имен, большая часть которых была уже вычеркнута.

По выражению лица графини Кеннет понял, что она хотя и расслышала его слова, просто не поверила ему. И он повторил только что сказанное.

– Будьте так добры, матушка, включить в список приглашение леди и мисс Хейз, а также сэру Эдвину Бейли из Пенвит-Мэнора, – сказал он.

– Я не ослышалась? – пробормотала графиня. – Но разве это разумно, мой милый? Вероятно, ты забыл…