Свет погас (перевод Энквист)

— Так, так, так, — процедил Дик сквозь зубы и затем тихонько рассмеялся. — Это судьба, предначертание свыше, Бесси, — сказал он. — И, принимая во внимание многое другое, это мне поделом за то, что я сделал. Клянусь Юпитером, теперь я понимаю необъяснимое бегство Мэзи! Она, вероятно, подумала, что я сошел с ума. Неудивительно!.. Вся картина совершенно уничтожена? Не так ли? Для чего вы это сделали?

— Чтобы досадить вам, потому что я была зла на вас. А теперь я нисколько не зла, мне страшно жаль, право.

— Странно… Впрочем, это ничего. Я сам виноват в том, что сделал ошибку…

— Какую ошибку?

— Вы этого не поймете, душенька… Подумать только, что такой комочек грязи, как ты, мог выбить меня из седла! — бормотал про себя Дик, в то время как Бесси силилась высвободить свою руку, которую он сдавил, как клещами.

— Я вовсе не комочек грязи, и вы не должны меня так называть! Я это сделала, потому что ненавидела вас, а теперь мне жаль, очень жаль, потому что… потому что вы…

— Так, так, потому что я слеп. Ну да!

У этих маленьких созданий нет ничего похожего на чувство такта. Бесси принялась всхлипывать; она не любила, когда ее держали силой, и боялась незрячих глаз Дика и в то же время злилась, что ее жестокая месть вызвала только смех у Дика, а вовсе не злобу или отчаяние.

— Не плачьте, Бесси, — сказал он и обнял ее. — Ведь вы считали себя вправе поступить так, как вы поступили, не правда ли?

— Я не комочек грязи, и, если вы будете так говорить, я никогда больше не приду к вам.

— Вы сами не знаете, что вы сделали мне, но я не сержусь, право, нет! Успокойтесь на минутку, посидим тихо.

Бесси словно замерла в его объятиях, хотя продолжала вздрагивать. Первая мысль Дика была о Мэзи, и она обожгла его, как раскаленное железо, приложенное к свежей ране. Нельзя безнаказанно сближаться с другой женщиной, когда у сердца есть избранница. Первая размолвка и первое воспоминание о погибшем прошлом только пролог к драме, так как жестокая, но справедливая судьба, находящая наслаждение в том, чтобы мучить людей, решила раз навсегда, чтобы в минуты самого пылкого увлечения или самого сладкого упоения боль и муки былой любви давали себя чувствовать с новой силой. И муки эти одинаково знакомы как отвергнувшим любовь, так и тем, кто был отвергнут, когда они пытаются найти утраченное счастье в объятиях другой или другого. Лучше оставаться одному и терпеть грусть одиночества, стараясь подавить ее усиленной работой, кому это доступно, а если нет, то тем хуже для несчастного.

Обо всем этом и многом другом думал Дик, прижимая Бесси к своей груди.

— Хотя ты этого не знаешь, — сказал он, подняв наконец голову, — но Господь справедлив и грозен, Бесси. Он мне дал хороший урок, и поделом мне, ох как поделом! Торп понял бы это, если б он был здесь. Он тоже, вероятно, вынес немало от вас, дитя, но, конечно, этого хватило не надолго. Я спас его. Я спас его. Пусть это мне зачтется когда-нибудь.

— Пустите меня, — сказала Бесси, — пустите меня! — И при этом лицо ее омрачилось.

— Все в свое время, дитя мое. Посещали вы когда-нибудь воскресную школу?

— Никогда! Пустите меня, говорю я вам! Вы смеетесь надо мной.

— Право же, нет. Я смеюсь только над собой. Помните слова Евангелия: «Спасавший других, теперь спаси самого себя». Это, положим, не совсем школьный текст, ну да не все ли равно…

Он выпустил ее руку, но так как он стоял между ней и дверью, то она не могла бежать.

— И такое громадное зло может причинить такая ничтожная маленькая женщина!

— Мне очень жаль… очень-очень жаль того, что я сделала с картиной, — уверяла она.

— А мне нет. Я даже благодарен вам за то, что вы ее уничтожили… Да… о чем мы с вами говорили перед тем, как вы упомянули об этом?

— Об отъезде отсюда и о деньгах; о том, что мы с вами решили уехать отсюда.

— Да, да… конечно, мы уедем… то есть я уеду.

— А я?

— А вы получите пятьдесят фунтов за то, что уничтожили мою картину.

— Так вы не хотите?..

— Боюсь, что нет… Вы лучше подумайте о пятидесяти фунтах, которые будут в полном вашем распоряжении.

— Но вы говорили, что не можете обойтись без меня…

— Так оно было еще очень недавно. Но теперь благодаря вам я сразу почувствовал себя гораздо лучше. Подайте мне, пожалуйста, мою шляпу.

— А если я не подам?

— То мне ее подаст Битон, а вы потеряете пятьдесят фунтов, вот и все. Дайте же!

Бесси выругалась про себя. Она искренне пожалела этого человека и почти так же искренне целовала его, потому что он был довольно красив; ей нравилось быть в некотором роде в течение некоторого времени его покровительницей, а самое главное, у него было четыре тысячи фунтов, которыми можно было распоряжаться. А теперь благодаря ее женской болтливости и чисто женскому желанию чуть-чуть помучить человека она потеряла все — и право распоряжаться его деньгами, и праздную жизнь, и наряды, как у настоящей леди, и респектабельное положение, которое позволило бы ей внешне походить на настоящую леди.

— Теперь набейте мне трубку, Бесси. Хотя табак и потерял для меня всякий вкус, но это ничего, я хорошенько обдумаю все, что нужно… Какой у нас сегодня день?