Свет погасших звезд. Люди, которые всегда с нами

Никулина положили в палату, сняли электрокардиограмму – и… ничего с ее помощью не обнаружили. Тогда пациенту сделали другой вид диагностики – т. н. коронарографию. Когда врачи увидели результаты, у них наступил шок. Оказалось, что сердце Никулина было закольцовано в три магистральных сосуда. Они были закрыты. Может быть, у него были веточки, которые снабжали сердечную мышцу, но что-то надо было с этими сосудами делать. И хотя бы один из них – немедленно открывать.

Никулина стали готовить к коронарной ангиопластике, потому что у него было много тяжелейших осложнений, которые не позволяли дать ему наркоз и делать операцию аортокоронарного шунтирования. Потом Бронштейн посетует: мол, может, и не надо было делать эту операцию. Но сколько бы Никулин прожил в таком случае – неизвестно. Неделю, две, три, месяц… Может быть, и больше. Этого никто не знает.

Многие тогда советовали Бронштейну избавиться от Никулина как от пациента. Приходили люди, которые говорили: давайте мы заплатим (за Никулина любой готов заплатить) и увезем его за границу. Но Бронштейн и сам бы его увез, чтобы снять с себя неизбежную тяжелейшую ответственность, но боялся транспортировки еще больше. Остановка сердца могла произойти в любую минуту.

Когда большой консилиум разошелся, Никулин попросил Бронштейна сесть на край кровати, взял за руку и сказал: «Шурик, не бросай меня. Я никуда не поеду. Я буду с тобой вместе, что бы ни случилось». Сказал без дрожи, без слез. Просто сказал, и все. Бронштейн объяснил Никулину сложившуюся ситуацию: что она сложная и есть большой риск. Но Никулин дал врачу расписку, что согласен делать операцию только здесь.

Как признается позднее Бронштейн, его подвело предчувствие. Он думал, что все будет хорошо. Ведь Никулин хорошо перенес коронарографию, у него за неделю, которую он лежал в клинике, прошли боли. Он уже острил, анекдоты рассказывал, строил планы на будущее. Он говорил: что со мной? Я – здоровый человек. У меня ничего не болит…

Бронштейн потом будет спрашивать себя: может быть, тогда и нужно было выписать Юрия Владимировича? Но это было бы нечестно. При той коронарографии, которая была у Никулина, ему нельзя было ступить и шагу. Он мог умереть прямо на улице, в цирке, на съемках – где и когда угодно, в любой момент…

Никулин пошел на операцию играючи. Это был вторник 5 августа 1997 года. Погода стояла отличная, светило солнце. И он был абсолютно уверен, что это – так, детская игра. Гораздо тревожнее было на душе у его жены Татьяны, но и она потом, глядя на мужа, успокоилась. За долгие годы совместной жизни она научилась во всем и всегда ему доверять.

Обычно такие операции, как у Никулина, длятся минут 20–30. Через бедренную артерию вставляется проводник. Проводник под контролем рентгена проходит сосуды сердца. По проводнику вставляется стент, который расширяет сам сосуд, и… собственно, все – на этом операция заканчивается. Наркоз в этом случае не дается, просто на нос кладется маска (чуть обезболивающая).

Никулин лег, хирурги раздули сосуд, ввели проводник… Все шло нормально. И вдруг, в самый последний момент, у больного закрывается сосуд. И – останавливается сердце. Подспудно именно этого врачи и боялись.

Буквально в ту же секунду началась реанимация. Доктор Николай Чаусс стал делать непрямой массаж сердца. Благодаря тому что Никулин не толстый, врачам удавалось давление держать на нормальном уровне, где-то 120–130. Но нижнее – было слишком низкое.

Все это длилось 30–40 минут. И в тот момент, когда уже раскрыли аппарат искусственного кровообращения и провели массу других процедур, у Никулина пошел синусовый ритм. Сердце завелось. Врачи решили довести начатую операцию до конца. Поскольку если не поставить стент – трубку, которая расширяет сосуд и через которую циркулирует кровь, – то больной будет обречен на смерть.

Оставшиеся манипуляции врачи провели всего за пять минут. Операция была закончена. Но какой ценой! Ценой того, что в течение 30–40 минут больной находился в состоянии клинической смерти. И пострадали все органы – печень, почки, мозг…

Палата реанимации в эти дни превратилась в какой-то НИИ, в котором работало несколько групп специалистов. Руководителем консилиума стал академик Воробьев, участниками – профессора Вейн, Левин и Николаенко. А лечащие врачи – Семен Эммануилович Гордин и доктор Николай Иванович Чаусс – главный научный сотрудник Центра хирургии.

Борьба за жизнь Никулина продолжалась 16 дней. И все эти дни центральная пресса чуть ли не ежечасно сообщала о состоянии здоровья любимого народом артиста. До этого ни один российский гражданин (со времен Сталина) не удостаивался такого внимания. Для спасения Никулина были предприняты беспрецедентные усилия: известнейшие специалисты страны находились рядом с ним днем и ночью, использовались лучшие в мире медикаменты и самая совершенная аппаратура. Однако чуда не произошло – 21 августа в 10 часов 16 минут утра сердце Юрия Никулина остановилось.