Свет погасших звезд. Они ушли в этот день

«Мне привелось только раз встретиться с Женей как с партнером, на съемках фильма „Бег“ по М. А. Булгакову. Всего одна общая сцена, но какая! Карточная игра Парамона Корзухина (его и играл Евстигнеев) и запорожца по происхождению генерала Чарноты. Блестяще, фантасмагорично написана она. Пришел генерал к Парамону в одних кальсонах, а к утру выиграл в карты тысячу.

Страшновато было начинать эту сцену. Нужны были какие-то новые приемы. Тут даже и детальный разбор по задачам ничего бы не дал. Тогда режиссеры А. Алов и В. Наумов, поразительно чувствующие актера, предложили нам снять ее импровизационно. И мы ее действительно за ночь сняли. (Было сделано 22 дубля этого эпизода. – Ф. Р.). Вот где я увидел, что Евгений неистощим на неожиданные повороты, озорные и в то же время точные приспособления, на бесконечные варианты оценок и отыгрышей. Притом все его актерские штуки рождались тут же, во время съемок, по-моему, неожиданно и для него самого…»

Много курьезных случаев происходило с Евстигнеевым и на театральной сцене. Например, вот какой случай произошел с ним в конце 60-х во время демонстрации спектакля «Большевики» в «Современнике» (его премьера состоялась осенью 1967 года). В этом спектакле Евстигнеев играл роль А. Луначарского. В эпизоде, когда его герой выходил из кабинета, где лежал раненый Ленин, он должен был произнести короткую фразу: «У Ленина лоб желтый, восковой…» Вместо этого он неожиданно громко произнес: «У Ленина жоп желтый!..» Все, кто в тот момент находился на сцене, буквально расползлись по ней от приступа дикого хохота. Почти то же самое происходило и в зале со зрителями. К счастью, эта оговорка не повлекла за собой строгих административных мер в отношении актера.

Последней ролью Евстигнеева в «Современнике» был Дорн в «Чайке» А. Чехова. Это был 1970 год. Через год он, вслед за Олегом Ефремовым, перешел в труппу МХАТа. Первой его ролью на новой сцене стал Володя в спектакле «Валентин и Валентина» по пьесе М. Рощина. Как вспоминал позднее Е. Евстигнеев: «Когда я пришел во МХАТ, тоска по „Современнику“, по любимым ролям, которые уже не сыграешь, осталась. Но это – ностальгия, а реальность – в другом…

Поначалу я испытывал чувство растерянности. Вот оно, думал, свершилось, ступил на академическую сцену, а что дальше? В «Современнике» у нас возникали противоречия, разногласия, но мы понимали друг друга, говорили на одном языке. А здесь, несмотря на общее воспитание (ведь все – мхатовцы, из Школы-студии), разнобой в характере сценического общения бросался в глаза. Да и в репертуаре – перепады. Единой платформы, единой театральной веры не хватает.

Но я знал, на что решался. И поэтому не имел права ни отчаиваться, ни увиливать от того, что казалось мне черновой работой. Надо было запастись терпением, много играть и не ссылаться, чуть что, на обстоятельства».

В 70-е годы на сцене МХАТа Евстигнеевым были сыграны 11 ролей. Среди них: Иван Адамыч в «Старом Новом годе» (1973), Федор Карлыч в «Эшелоне» (1975) М. Рощина, Чебутыкин в «Трех сестрах» (эту роль ему передал уже тяжело больной Алексей Грибов), Шабельский в «Иванове» (1976) А. Чехова и др.

За то же десятилетие в кино им было сыграно 33 роли. Перечислять их все дело длинное, поэтому назову самые известные: Хромой – «Невероятные приключения итальянцев в России», профессор Плейшнер – т/ф «Семнадцать мгновений весны» (оба – 1973), Навроцкий – т/ф «Последнее лето детства» (1974), Горячев – «Повесть о неизвестном актере» (1976), сторож – «Подранки», художник Николай – т/ф «По семейным обстоятельствам» (оба – 1977), вор-карманник Ручечников – т/ф «Место встречи изменить нельзя» (1979).

В свободное от работы время Евстигнеев любил ходить на футбол (он болел за «Спартак»). Как вспоминает С. Зельцер: «Ложе прессы он предпочитал обычную трибуну. Народ одобрительным гулом сопровождал его появление на трибуне. Стихал матерок, люди подтягивались, заговаривали, без назойливого любопытства, достойно, со знанием дела отпускали замечания по ходу игры, спорили о ситуациях, возникающих на поле. Угощали семечками и всем, чем бог послал, благо „Закон“ (сухой) еще не подоспел. Окружала атмосфера всеобщего футбольного братства.

С интересом он знакомился со Старостиным, Леонтьевым, Яшиным, Логофетом. Изредка бывал с ним на хоккее. Зажигался азартом ледовых схваток, игра импонировала темпераментом, динамикой. Но футбол оставался первой и единственной любовью…

Еще одной любовью был джаз. Часами он слушал Дюка Эллингтона, Луи Армстронга, Тома Джонса, Фрэнка Синатру. Ему нравилась элегантная манера Рея Кониффа…»

В 1976 году Евстигнеев занялся преподавательской деятельностью – его назначили в Школу-студию МХАТ старшим преподавателем. Свою педагогическую деятельность он начал с «Вассы Железновой» Горького, затем поставил «Провинциальные анекдоты» А. Вампилова.

Между тем 80-е годы были сложным периодом в жизни нашего героя. Началось то десятилетие с неприятности: в декабре 1980 года у Евстигнеева случился инфаркт. Рассказывает В. Давыдов: