На подходах к площади Людовика XV людей толпилось все больше – не так давно она стала центром политической жизни Парижа. Здесь, в особняке Талейрана на углу улицы Сен-Флорантен, жил русский царь. Его надежно охраняла рота Преображенского полка. Курьеры, бравые офицеры, дипломаты, полицейские, просители всех мастей входили, выходили, толкали или приветствовали друг друга, создавая впечатление гудящего улья. На стенах соседних домов были расклеены прокламации императора, но редкий прохожий останавливался, чтобы прочитать их, – французы знали все назубок. Наибольшее любопытство жителей столицы вызывали Елисейские поля, где стояли лагерем казаки. Картина, столь знакомая и близкая Озарёву, казалась парижанам чем-то сказочным. Они приходили сюда семьями, чтобы воочию увидеть «дикие степные племена». Зрелище было поучительным и ничего не стоило. То и дело раздавались возгласы:
– Неслыханно!.. В наше-то время!..
Жилища казаков представляли собой связки соломы, которые поддерживали воткнутые в землю пики. Низкорослые лошади на привязи объедали кору деревьев, ветви которых были усеяны выстиранными лохмотьями. Огонь весело плясал под походными котелками. Пахло мехом, салом, навозом. Собаки со всего квартала вертелись вокруг, стремясь прорваться к груде костей. Нисколько не смущаясь многочисленных зрителей, казаки вычесывали вшей, играли в карты, спали, положив голову на седло, жестами объяснялись с разносчиком, предлагавшим апельсины. Почти все были бородаты, лохматы, с раскосыми глазами и детскими улыбками. Проходя мимо, молоденькие барышни опускали глаза. Матери семейств крепче прижимали к себе своих малышей. Мужья расправляли плечи, пытаясь принять вид самый воинственный в своих пальто с бархатным воротничком и шляпах с высокой тульей. Время от времени кто-то из них, в стремлении блеснуть перед супругой, обращался к устрашающего вида казаку. Николай и Ипполит прислушались к одному из разговоров, которые нередко заканчивались обменом сувенирами: цепочка для часов против медали, пачка французского табака против русской чарки с эмалью. На другом конце проспекта, где расположились прусские военные, подобного оживления не наблюдалось.
Приятели пересекли Сену и направились к Марсову полю, там, в казармах Эколь милитэр, устроились гвардейские части. Перед въездом дежурили на посту два гиганта из Павловского полка в сверкающих золотом шлемах. На поле стояли французские орудия, русские офицеры проводили их инвентаризацию. Представители национальной гвардии преграждали путь к бочкам с порохом, куда так и норовили проникнуть зеваки. Далее ощетинились верхушками палатки, слышна была немецкая речь. Ощущение растерянности усиливалось по мере приближения к Инвалидам: казалось, это берега не Сены, а Рейна: вились на ветру знамена, раздавались звуки труб, выпятив грудь вперед, словно голуби, сновали туда-сюда прусские офицеры, где-то работала наковальня, мычали коровы, призванные кормить войска… За оградой меж двух старинных пушек сидели солдаты, получившие увечья во время наполеоновских походов, и с грустью взирали на происходящее. Озарёв признался, что ему жаль их, Ипполит возразил:
– Ты сентиментален и полон ложных идей – сочетание самое страшное! Они – прежде всего солдаты, и они умирали здесь от скуки, теперь же счастливы снова приобщиться к суматошной лагерной жизни, даже если это лагерь неприятеля! Сам поймешь, когда состаришься!..
Молодые люди оставили лошадей в Вавилонской казарме и решили прогуляться пешком до Пале-Рояль, провести там вечер. Проходя через сад Тюильри, обнаружили, как и на Елисейских полях, множество народу – будто все жители Парижа бросили работу ради национального праздника: женщины со счастливыми лицами смотрели на своих детишек, которые носились и дрались среди кустов и статуй, нежились на солнышке старики, прятались в тени влюбленные. У каждого выхода из сада стояли часовые – русский солдат и французский гвардеец.
– До чего беззаботны французы, – проворчал Розников. – Посмотри, кажется, будто это они выиграли войну!
– Одно из качеств цивилизованных народов – никогда не чувствовать себя побежденным!
– Так ты считаешь французов исключительно цивилизованными?! Цивилизованнее, например, нас?
Николай подумал, прежде чем ответить:
– Да, в них больше культуры и меньше души, больше ума и меньше чувств. У нас правят инстинкты, у них – разум.