Свет праведных. Том 1. Декабристы

При его появлении гости выказали вежливый интерес. В их числе были граф и графиня де Мальфер-Жуэ, оба лет шестидесяти, подагрик-банкир господин Нуай, его сын с вытянутым лицом, хорошенькая молодая женщина – блондинка с голубыми глазами и мушкой над верхней губой, ее муж (годящийся скорее в отцы) – пузатый барон де Шарлаз, двое подростков, чьи кукольные личики застряли в высоких белых воротничках. Николай вскоре чувствовал себя совершенно в своей тарелке, единственное, о чем сожалел, – не мог проникнуть во все тонкости разговора, во время которого то и дело произносились одни и те же имена: Талейран, Коленкур, граф д’Артуа, Нессельроде, Мармон, Бертье, Бонапарт, Мария-Луиза, Меттерних… Сидящих за столом интересовало, что будет делать укрывшийся в Фонтенбло Наполеон: отречется, что, говорят, советуют ему его маршалы, или, влекомый гордыней, через несколько дней объявит войну, – затея, заранее обреченная на провал. В том, что касается будущего Франции, мнения разделились: некоторые, господин де Ламбрефу, например, видели спасение исключительно в реставрации Бурбонов, другие, как господин Нуай, предпочитали регентство Марии-Луизы. Один из молодых людей осмелился произнести слова «республиканская конституция». Новичка в этом обществе удивила свобода, с которой каждый из приглашенных высказывал свою точку зрения на столь серьезную проблему. Было ли так и при Наполеоне? Или только падение Империи развязало им язык? Создавалось впечатление, что у каждого гражданина здесь есть все задатки министра, политика – дело каждого. Подобная дискуссия в России была бы невозможна: всемогущество царя исключало любую попытку критики его решений. Нельзя быть русским, не почитая своего государя, но быть французом и желать смены правительства и режима – можно. «По сути, революция, которую они совершили двадцать два года назад, отметила их всех словно первородным грехом, – думал Озарёв. – Теперь вся их жизнь отравлена стремлением вмешиваться в общественные дела. Они погрязли в разногласиях, цинизме, волнениях и болтовне, пролитой крови своего короля – этом страшном преступлении».

Господин де Ламбрефу сожалел, что из-за трудностей со снабжением продовольствием не мог дать более подходящего ужина, который на деле был и продолжительным, и обильным. Хозяин сам резал мясо, но разносили блюда и разливали вина двое слуг в коричневых ливреях. Озарёва поразило столь малое количество прислуги, в России у человека подобного ранга было бы раз в десять больше челяди. К тому же выяснилось, что слуга во Франции вовсе не раб и ему надо платить! Невероятно! Время от времени, отвлекаясь от общей беседы, кто-нибудь задавал иностранцу вполне невинный вопрос: было ли у него время, чтобы посмотреть Париж? С чего он начнет? Его соседка, хорошенькая баронесса де Шарлаз, в конце концов наклонилась к нему и тихо сказала:

– Странное сборище, не правда ли? Все эти люди пришли сюда, чтобы увидеть настоящего русского, но никто не осмеливается спросить то, что его действительно интересует. Хотя уверяю вас, есть множество важных тем, которые им любопытны!

– Какие же?

– Потом, скажите сначала, что вы о нас думаете!

– До сегодняшнего дня французы были для меня лишь достойными противниками, мне нужно время, чтобы оценить их с иной, чем на поле битвы, стороны.

– Вам действительно хочется лучше узнать их или это всего лишь учтивость победителя? – спросила баронесса с едва заметной улыбкой.

– Уверяю вас, мадам, с давних пор самым заветным моим желанием было попасть во Францию, но я бы предпочел оказаться обычным путешественником.

– И ошибаетесь – вам очень идет военная форма.

Николай покраснел – все гости слышали замечание госпожи де Шарлаз. Затем все поднялись, чтобы перейти в гостиную, где был подан кофе. Господин де Ламбрефу разлил в маленькие рюмки восхитительный ликер. Юноша, сам того не желая, оказался сидящим в тени рядом с баронессой.

– Итак, – вернулась она к их разговору, – вы намереваетесь изучать местные нравы, словно Реомюр – насекомых. Боюсь, вас ожидает много разочарований!

– Если судить по моей первой встрече с парижским обществом, это будет скорее очарование, чем разочарование.

Де Шарлаз легонько стукнула его веером по пальцам, словно предостерегая от поспешных суждений. Он решил, что совершил какую-то неловкость. Но собеседница одарила его ослепительным взглядом:

– Что ж, откровенность за откровенность, отныне я отказываюсь от предвзятых мнений. До знакомства с вами я воображала русских некультурными, дикими, развращенными, кровожадными, всю жизнь проводящими в седле, питающимися салом, своего рода гуннами, обрушившимися на нас из своих азиатских степей! Мне понадобилось всего два часа, чтобы понять, до какой степени я заблуждалась. Вы не откажете мне в удовольствии принять мое приглашение на чай? День я назначу позже…