Свет проклятых звёзд (СИ)

Сейчас, пока снова не случилось беды.

— Эру!

И Создатель отозвался. Назвавшийся Подобным Ему Айну ощутил всей своей сутью, как движутся пласты силы в бездне Эа, как звучат Изначальные Темы Пока-Ещё-Ничего.

Сулимо не хотел это вспоминать, однако Творец решил иначе. Эру вкладывал нужные ноты и мелодии в Тему Познания, направлял их ставленнику-королю Арды. Манвэ слушал и, сам тому удивляясь, мысленно переделывал Силу в слова: сначала на Валарине, а потом, к ещё большему своему изумлению, — на нолдорском Квэнья. Видимо, слишком часто и слишком впечатляюще звучал этот язык в земле правителей Арды.

— Эру! — Тема Мольбы задрожала в сияющем воздухе. — Ты доверил мне ценность. Ценность ли? Сколь ценна жизнь в Арде? С чем эта ценность соизмерима? Что важнее: жизнь, счастье или покой? Где же грань?

«Ты хочешь, но боишься причинять смерть, — становилась словами на Квэнья Тема Познания. — И не понимаешь, как сохранить то, чем дорожишь. Где же грань? Ты снова и снова вопрошаешь, но ответ рядом. Посмотри на свою гору. Где она начинается? Кто имеет право проводить границу, и чем будет руководствоваться? Изменением почвы? Разницей высоты? Но ведь Таникветиль создал Разум. И Разум дал начало Решению. Где родилась идея сотворить гору? Откуда пришла сила для воплощения исполинской глыбы? Решение ведёт вперёд и указывает, где граница. Решивший повелевает, и от его воли зависят Решения остальных. Материальное вторично, Подобный. У всего Изначального первичен дух».

Тема Познания всегда звучала одинаково, и Манвэ знал — лишь Намо Мандос слышит иные аккорды, вернее, те же самые, но по-другому.

— Первичен дух, — сказал, посмотрев на кружащих в небе орлов, Сулимо медленно пошёл вдоль ажурных перил. — Но Арда материальна, что бы это ни значило.

Белые волосы

Ладони привычно сжали величайшую драгоценность — венец творения своего создателя. Феанаро смотрел на Сильмарили и видел в них отражения себя: самый холодный оттенком напоминал научный поиск, когда нужно погасить страсти и остудить голову; самый яркий — это сияние славы; а тот, что тёплого цвета верхней трети пламени — это любовь. О ней Феанаро, кажется, давно перестал думать.

Прижимая свои детища к сердцу, Куруфинвэ вспоминал лежащего в забытьи сына, его разметавшиеся по подушке белые волосы и, словно сейчас, слышал слова отца:

«Ты тоже помнишь это, правда, мальчик мой? Знаешь, почему я всегда врал, что люблю Туркафинвэ? Боялся обидеть тебя. Я мечтал никогда не видеть его. Совсем никогда. Его белые волосы. Ты ведь знаешь почему, Феанаро. Ты знаешь. Ты все помнишь и тоже думаешь об этом. Тот день… Будь он проклят во веки вечные! Помнишь, как мы пришли к Мириэль? Она всё так же спала беспробудным сном, но…»

— Её волосы, — Феанаро почувствовал, как нестерпимо защипало глаза. — Чёрные, вьющиеся крупными кольцами… Они распрямились и побелели.

«И мы тогда поняли, — с горечью говорил Финвэ, дрожащей рукой касаясь головы внука, который этого не почувствовал, — что это конец… И когда Туркафинвэ родился и я увидел белый пушок на его головке… Я возненавидел это вечное напоминание о боли».

Это было страшным откровением, но Куруфинвэ не мог злиться на отца, так как сам ощущал нечто подобное, только перемешанное с любовью родителя к ребёнку.

Феанаро прижал Сильмарили сильнее, и холодный вдруг вывернулся и упал на стол, яркий стал колоть острой вершиной, зато третий камень потеплел и словно размягчился, желая утешить своего творца.

Подняв со стола Сильмариль и вновь держа в руках все три сокровища, глава Первого Дома Нолдор подошёл к окну и увидел вдалеке у ворот крепости Нельо, снова вернувшегося с гор раньше обещанного. Оглядевшись, он передал три письма садящемуся на коня Карнистиру.

— Что это значит? — вслух спросил Феанаро, но ответить было некому.

Яд

Здесь листва была тёмно-красной, плотной и сочной. Серебристая в свете Телпериона роса стекала по ветвям и стеблям, падая в искрящуюся волшебными звёздочками землю.

Их встречи всегда случались здесь, у излучины реки, где золотой песчаный пляж граничил с крутым берегом, усыпанным алой галькой.

— Ты нужна мне, — прошептали тонкие губы у самого уха эльфийки, — и теперь есть причина тебя забрать.

— Я не имею права, у меня есть семья, — с неохотой отстранилась Митриэль. — Моя госпожа носит под сердцем дитя, я должна позаботиться о ней.

— Какая из них? Я сбился со счёта.

— А тебе не все ли равно?

— Ты права. Плевать я на них хотел! И на твоего мужа! Мне нужна ты. И я тебя заберу. Заметь, с благой целью. Уверен, моему брату помощь нужна больше, чем очередной брюхатой девке.

— Но от меня не будет пользы Тьелко! Я не умею лечить от любви.

— Его недуг — всего лишь повод, глупая. Ты нужна мне, а не ему. Я думаю, брату уже никто не поможет.

— Тебе и на это плевать?

— Мне нужна ты!

— Но…