Читаем Свет с Востока полностью

В тысяча пятисотом году португальцы приплыли в Индию. Посе­лились, стали заводить знакомства, опирались на правителей. «О, если бы я знал...» Трагедия старого лоцмана, обманувшегося в тех, кого он привел к берегам Индии, раскрылась передо мной, как бы освещенная вспышкой молнии. Почувствуй он в них завоевателей, увидь горы тру­пов, по которым они взошли к власти над сокровищами Востока, не дойти бы тогда кораблям Васко да Гамы до берега неизвестного океана.

Я увидел его живое страдающее лицо, душу, истомленную поздним раскаянием. Разве страдания уже чужды сегодняшнему миру? Они —

Три арабские лоции

165

его часть. Я понял, что давно угасшую жизнь можно прочесть лишь идя от сегодня. Тогда мы узнаем именно жизнь, а не изломанную тень ее, и это знание будет служить жизни в нашу минуту на земле.

Для первооткрывателя арабских морских рукописей средневеко­вья Габриэля Феррана Ахмад ибн Маджид был прежде всего блиста­тельным пилотом Васко да Гамы, затем — безукоризненным и бес­страстным знатоком южных морей. Я же видел в нем, в первую оче­редь, человека со всеми сильными и слабыми сторонами, которые он мог иметь. Действительно, не будь он человеком, не стать бы ему больше никем.

Здесь находилась нить к познанию арабского моряка XV века из­нутри, а это высшая, истинная ступень знания.

Когда мои мысли пришли в систему, на сердце стало спокойно и легко, и трудности, долго сковывавшие меня, отступили.

«...Работа вполне заслуживает степени...». «Переводы и дешиф­ровка текста... неважны...»

— Игнатий Юлианович, как это совместить? — спросил я, спешно приехав в Ленинград. Он спокойно посмотрел на меня.

— А очень просто. Я считаю — как и Дмитрий Алексеевич1, и другие, с кем я говорил, — что вы добились поставленной цели: руко­пись раскрыта, ее данными уже можно — и придется, конечно, — пользоваться всем, кто будет когда-либо изучать арабскую мореход­ную литературу. Вами выполнено обширное исследование, весьма полезное для тех, кто решил бы заняться всеми этими вопросами, хотя в ряде случаев оно захватывает линии, без которых можно было бы обойтись, например, так ли уж нужны таблицы распределения этих «маназил»2 по знакам Зодиака или таблица обращений автора к чита­телям...

— Это «лузум ма ля ялзам», как говорил Абу-л-Аля3, — хмуро сказал я, занятый невеселыми мыслями. — Вроде бы и не нужны, а позволяют лучше понять лоции...

— Ну, спорить не буду. Так вот, ваши достижения в работе над уникальной рукописью позволяют вам претендовать на искомую сте­пень, я думаю, с достаточным основанием. Что же касается издания, то

166

Книга вторая: ПУТЕШЕСТВИЕ НА ВОСТОК

для него ваша работа еще не готова: одни детали — правда, их мало — требуют полной замены, другие — более тщательной отделки. Ведь в печатном труде все должно быть безукоризненным...

— Но и диссертация должна быть чиста, как стеклышко! — вос­кликнул я в отчаянии. — Надо отложить защиту.

Крачкоьский улыбнулся.

— Ваша строгость к себе хороша, но чрезмерна. Цель диссертации и д*-7»ь издания совпадают, конечно, но не абсолютно. В первом случае вы обратите внимание науки на новый, неизвестный прежде доку-мсн г юторый с одержит новые факты, позволяющие высказать новые ядги. При -^том сложность осмысления этих непривычных фактов — ведь здесь ученый идет по нетронутому пласту, он лишен возможности опираться на опыт предшественников — приводит к тому, что те или иные данные могут получить сомнительное толкование. С другой сто­роны, увлеченность первооткрывателя подчас является причиной пренебрежения к очевидным истинам и тенденциозной оценки. Вели­кий Ферран, как вы хорошо знаете, был несправедлив по отношению к турецкой морской энциклопедии Челеби: едва открыл ее арабские источники и уже начал утверждать, что она вообще не имеет научной ценности. Так вот, на сей случай и существуют оппоненты: «ты сам свой высший суд», все это так, но людям со стороны и с большим опытом ошибки диссертанта виднее, они от имени науки и обращают на них его внимание. Но если эти ошибки не разрушают самой идеи работы, общей концепции диссертанта, то кто же откажет ему в праве на ученую степень? Разве диссертация Александра Эдуардовича1 стала плохой оттого, что он не учел один из основных источников для нее? Основных источников! Ну, выпало из поля зрения, что поделаешь, все мы люди! А вся работа была сделана так добротно, что даже отсутствие важного источника не поколебало ее выводов! Но для издания, конеч­но, пропущенный источник пришлось учесть. Для издания должны быть тщательно выверены и отшлифованы все детали, ибо его цель — ввести в науку идеи диссертации с учетом, по возможности, всех зна­ний, которые достигнуты, и с соблюдением всех технических норм. Понимаете? Вот в этой сфере вам еще предстоит поработать, хотя, может быть, не все удастся выправить сразу, ведь эта область араби­стики еще только начинается...

— Игнатий Юлианович, вы записали свои замечания?

Три арабские лоции

167

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное