Свет тысячи звёзд

– Извини, – говорю я и делаю это как можно более сокрушенно. Потому что на самом деле мне не жаль. Нисколечко.

– Это не ответ, – ворчит Уилл.

– Мне нужно было кое-что уладить, – я подмигиваю ему и замолкаю, вместо того чтобы рассказывать о головокружительном почти поцелуе. Еще на какое-то время я хочу оставить этот момент только для себя, прежде чем скормить его Бекке и Уиллу, чтобы они смогли подшучивать надо мной. У них осталось еще достаточно причин с моей последней выходки. Звонит телефон. Я бросаю взгляд на номер, прежде чем убираю смартфон в карман своей толстовки.

– Твоя мама?

– Она не Волан-де-Морт. Тебе не нужно понижать голос, когда говоришь о ней, – я пожимаю плечами и складываю вещи в сумку. Даже если я знаю, что Уилл не купится на мое якобы наплевательское отношение. Мы знакомы с первого курса. Три года. Уже через тридцать секунд после первой встречи я знал, что он будет мне как брат. Те тридцать секунд, которые понадобились ему, чтобы спасти мою задницу в первый день здесь, не позволив пристать к дочери декана, что, вероятно, стоило бы мне места в университете.

– Возможно, тебе стоит ответить, – Уилл неуклюжим жестом указывает в сторону телефона, который все еще пронзительно гудит, приглушенный тканью толстовки.

Я игнорирую его предложение, потому что у меня нет желания разрушить явно хорошее настроение псевдообязательными звонками от мамы. Она жила ради Эммы. Теперь она скорбит. Уже четыре года. И каждый, кто чувствует хоть искру радости, в ее глазах предатель. Я – предатель. Потому что у меня есть мечты. Потому что живу. Я не буду слушать эту ерунду. Не сегодня. Честно говоря, меня удивляет, что она так упорно работает над тем, чтобы успокоить свою совесть. Это что-то новенькое.

– Все порядке, приятель? – Уилл заключает меня в короткое объятие, которое ничего не говорит остальным из команды, кроме того, что мы лучшие друзья, которые поддерживают друг друга после неудачной игры. Только мы знаем, что мой мрачный вид не имеет ничего общего с футболом.

– Да, все в порядке, – вздохнув, отвечаю я. – Я подожду тебя снаружи.

Спустя пять минут Уилл врезается в меня. Его мокрые волосы торчат во все стороны, и он пахнет так, как будто упал в ванну, полную лосьона после бритья.

– Ты воняешь, – для верности я делаю шаг в сторону.

– Умираю с голоду, – жалуется он. – Надеюсь, Бекка приготовила ужин.

Я даю ему подзатыльник.

– Этой фразой ты стопроцентно разрушишь все свои усилия. – Если есть что-то, что Бекка ненавидит, так это устаревшие представления о гендерных ролях, которые активно поддерживают ее родители. Я протягиваю Уиллу злаковый батончик, который уже несколько недель валяется в моей спортивной сумке, и смотрю, как он вдыхает его запах. – Надеюсь, этого достаточно, чтобы удержать тебя на плаву до ужина, дива. Я не хочу быть виноватым в семейной ссоре.

Лицо Уилла темнеет.

– Я не знаю, что происходит между тобой и библиотечной мышью, но не у всех нас медовый месяц. Между мной и Беккой после свидания все… – он взъерошивает волосы, – запутанно.

Это довольно точно описывает ситуацию между Харпер и мной. Тем не менее я думал, что Бекка и Уилл находятся за пределами этой точки в своих отношениях.

– Ваши отношения не выглядели запутанными, когда ты поцеловал ее на днях.

– Это был поцелуй в щеку. И с тех пор мы никуда не продвинулись. Она считает меня милым, – Уилл измученно закатывает глаза. – Милым. Это просто максимально опасная атомная авария.

– Это плеоназм, – сухо отмечаю я, выводя Уилла из себя таким образом, что он на мгновение забывает о романтическом увлечении.

– Это что? – он выглядит потрясенным.

– Атомная авария всегда максимально опасная, – объясняю я. – Плеоназм, как белая плесень. Ненужное дублирование одного и того же значения, – я пожимаю плечами.

– Иногда ты меня пугаешь. Откуда ты знаешь подобные слова? – Уилл морщит лоб. – Я имею в виду ты изучаешь кино, а не литературу, – он замолкает.

У него есть неподражаемый талант находить самые больные мозоли других и сильно давить на них. Моя мозоль – это моя сестра.

Эмма так раздражала меня своей китайской грамотой, которую взяла на вооружение ради своей мечты изучать литературу, что даже сейчас, через четыре года после ее смерти, такие слова, как «плеоназм», все еще мелькают в моем мозгу. Она так и не поступила в университет.

– Прости, приятель, – Уилл прислоняется к стене рядом с нашей входной дверью, я открываю ее и вижу, как он пытается подобрать нужные слова.

– Все нормально, – говорю я и надеюсь, что он перестанет. Вместо жалости я предпочел бы, чтобы он отвлекал меня битвой в плейстейшн.

– Сыграем раунд? – спрашивает он.

Я киваю. Уилл только что сам себя реабилитировал.

* * *

– Ну что, футбольные герои, – встречает нас Бекка. Она превратила кухню в поле битвы и теперь сидит посреди овощных очисток, упаковок, кастрюль и сковородок и ест китайскую лапшу из картонной коробки службы доставки на углу Марпл-стрит.