Меня положили на кровать, покрытую досками, и подключили капельницу.
Я благодарна всему персоналу – врачам, санитаркам, медсестрам – этой больницы. Все дни, которые я там находилась, они старались максимально облегчить мои страдания и с любовью ухаживали за мной.
Я лежала в реанимации неделю, мне кололи сильные обезболивающие средства. Вечером ко мне пришел молодой хирург из Уфы. Он сел напротив меня, померил давление, рядом с ним стояла медсестра.
Врач спросил:
– Что произошло?
Медсестра ответила:
– Авария на автомобиле.
И врач, вздохнув, сказал:
– Сегодня какой-то аварийный день. Я ездил на обед и, возвращаясь, видел «десятку», которая перевернулась под Акъяром. Все всмятку, там точно трупы. А вы где попали в аварию? – спросил он меня.
– Под Акъяром.
– На какой машине?
– На белой «десятке».
Он опять посмотрел на меня и спросил:
– Это вы были на белой «десятке»?
– Да.
– А сколько было человек?
– Двое.
– И все живы?
– Да.
– Кто был за рулем?
– Я!
– Вы? Удивительно, что вы живы!
Он долго рассматривал рентгеновские снимки, сурово нахмурив брови, и после длительного молчания сказал:
– У вас, милочка, компрессионный перелом четырех грудных позвонков, а это очень серьезно!
Я ему отвечаю:
– У меня не может быть переломов, так как я сейчас не чувствую особой боли в спине.
– Вы не будете ее чувствовать до тех пор, пока мы колем вам промедол, но через два дня его колоть будет уже нельзя, поэтому какое-то время вам придется просто терпеть.
Помимо спины у меня очень сильно болела вся левая сторона. Лицо, ноги, руки, бок – все один большой синяк. Но самое главное, чем я себя успокаивала, – у меня все цело.
Лежа под капельницей, я плохо понимала, что происходит. Пока действовали сильные обезболивающие уколы, мне казалось, что у меня все в порядке, и я недоумевала, почему врачи меня ругают, не разрешая поворачиваться на бок и тем более вставать. В этот же вечер дверь в мою палату открылась, и первой вошла Лара Черкесова. Темные очки были сдвинуты на лоб, широко открытые, полные страха глаза смотрели на меня. Впереди себя Лара держала пластмассовое голубое ведерко с крупной клубникой. Следом за ней зашел мой муж, бледный и растерянный. Они оба остановились в дверях, глядя на меня с плохо скрываемым испугом. А я, лежа в кровати, улыбалась, как будто ничего не произошло, и со смехом сказала:
– Привет! Проходите, проходите, доступ к телу продолжается!
Мы рассмеялись.
– Ты еще шутишь, я думала, что ты совсем плохая, – сказала Лара, обнимая меня и усаживаясь на кровати.
– Ты что, – отвечаю я Ларе, – через неделю я отсюда уйду. Все ерунда, у меня ничего не болит. Я немножко ушибла спину. Не берите в голову, пройдет!
Гости уселись рядом со мной на кровать. Лара кормила меня клубникой. Муж рассказал, что машину отправил в Магнитогорск, и добавил, чтобы я не переживала.
Вдруг неожиданно Лара спросила меня:
– А ты знаешь, что было написано на щите у дороги, возле которого перевернулась твоя машина.
– Нет, не помню, по-моему, там было написано по-башкирски.
– Там было написано: «Колхоз „В новый путь!“», – ответила Лара. – А это значит, что у тебя начнется совершенно новая жизнь.
Я со вздохом ответила, глядя на своего мужа:
– Возможно, и начнется новая жизнь. Вопрос в том, какая она будет, эта новая жизнь, и с кем…
Мои гости посидели еще немного и ушли. А я, лежа на больничной койке, начинала потихоньку понимать, что все то, что со мной произошло, наверно, неслучайно. Я чувствовала, что это событие, возможно, еще больше отразится на наших отношениях с мужем. Но сейчас об этом не хотелось думать, надо было просто быстрее набираться сил, выздоравливать и как можно быстрее отсюда уезжать. Я уже видела, как в машине возвращаюсь в Магнитогорск, захожу в свой дом и устраиваю себе несколько дней отдыха. Обязательно съезжу за город, погуляю по лесу и, конечно, побуду с сыном.
Тут мне вспомнилась притча про царя Соломона: когда в его жизни наступали трудные дни, он снимал со своей руки перстень и начинал его рассматривать. Оказывается, внутри драгоценного камня была одна-единственная надпись: «И это все пройдет». С этой фразой я засыпала каждый день и просыпалась каждое утро.
Вскоре, почти перед самой выпиской, в палату зашла группа врачей-специалистов из Уфимского института травматологии. Они долго меня осматривали, изучали рентгеновские снимки. Тихо переговаривались. И я обратилась к тому хирургу, который занимался мной в первый день:
– Скажите, пожалуйста, как быстро я встану?
– Трудно сказать.
– Ну, через неделю я смогу встать?
– При благоприятном исходе вы сможете встать через два-три месяца, но это при благоприятном исходе…
В этот момент я ощутила такой страх, что мурашки пробежали по телу.
– А при неблагоприятном?
Врач тяжело вздохнул, взял меня за руку, поправил одеяло, я почувствовала, что в это время он подбирает слова.
– Вы мужественная женщина, милочка. Я прямо скажу вам, что после таких травм позвоночника люди учатся ходить заново в течение нескольких месяцев, опять же при благоприятном исходе.
– Такого не может быть!
– В нашей жизни, к сожалению, все может быть. Благодарите Бога за то, что вас не парализовало. Держитесь!
Он сильно сжал мою руку, затем встал и вышел из палаты.
Всю ночь я не спала. А если я не смогу больше ходить? К утру подушка была мокрой от слез…
Через неделю за мной приехали муж и моя любимая свекровь Зоя Викторовна. Увидев мое синее лицо и руки, она заплакала и сказала:
– Держись, девочка! Ты сильная! Я буду рядом!
Затем на машине «скорой помощи» меня перевезли в Магнитогорск. Дома в большой комнате постелили на пол тоненький поролоновый матрасик и переложили меня на него. Открыли балкон. На улице стояла жара, подходил к концу июнь. Обезболивающие уколы по указанию врача отменили. Тогда я начала чувствовать свой израненный позвоночник: трудно было не только шевелиться, но и дышать. Таблетки, которые я пила в первое время, мне не помогали. Наступило время испытаний. Потянулись долгие мучительные дни, которым, казалось, не будет конца. Меня регулярно посещал частный врач, назначая разные уколы и лекарства. Уколы делала свекровь. Отец и мачеха ухаживали за мной. Сын вынужден был вновь переехать к бабушке.
Через балконную дверь в комнату дул свежий ветерок, падали лучи солнца, я смотрела на окружавшее меня совершенно другими глазами: стены, мебель – все стало другим. Первые дни я провела в полном отчаянии. Моя мечта, что через неделю буду ходить, разбивалась, как хрустальный замок. Становилось ясно – лежать придется долго, и никто не знает, сколько продлятся эти страдания.
За окном бурлила жизнь, был слышен смех детей, играющих во дворе. Машины то и дело сновали под окнами, кто-то громко разговаривал, смеялся, чирикали воробьи, а я в это время лежала совершенно беспомощная и в одиночестве…
Изо дня в день с утра до вечера одно и то же. Белый потолок, изученный уже до мельчайших подробностей… И с каждым днем все острее и острее ощущаешь свою беспомощность.
Папа и мачеха приходили каждый день, готовили еду, кормили, меняли постель. Сын, мой первый муж Александр поддерживали меня и успокаивали.
В это же время мой муж Владимир каждое утро уходил и возвращался поздно вечером, практически не общаясь со мной. Он изменился, стал равнодушен и холоден. Позже я узнала, что врачи предупредили – есть вероятность с такой травмой стать инвалидом. Мужа, конечно, этот вариант не устраивал. И его равнодушие ко мне проявлялось все больше и больше.
Вскоре по возвращении из больницы меня навестили мои знакомые Сергей и Наташа; притащив с собой большую корзину с фруктами, они уселись рядом на полу, и мы стали отмечать мой второй день рождения. Часто ко мне заглядывали коллеги по работе в Компании, делясь последними новостями.
Каждый день, оставаясь наедине с собой, я задавала вопрос: Как могло это произойти и почему именно со мной? Что жизнь хочет мне показать? Что же я сделала плохого, за что такое испытание?»
Много лет я ничего не видела, кроме работы и мужа. Видно, эта ситуация была послана для того, чтобы остановить тот бешеный темп, в котором я жила.
Однажды мне позвонила Лара Черкесова, она успокаивала меня и говорила:
– Держись! Каждому дается столько испытаний, сколько он может вынести. Наберись терпения и просто прими эту ситуацию. Пройдет время, и ты изменишь систему ценностей.
Я рыдала и кричала в трубку:
– Я уже не пойду по жизни, а поеду на инвалидной коляске, и жить не хочется!
В эти дни я по-настоящему узнала цену жизни и пережила мучительные страдания души и тела.
Позже мне пришел ответ, что страдание – это толчок для дальнейшего развития личности. Жизнь сама все переворачивает, чтобы произошло что-то новое. Страдание причиняет боль, но, проходя сквозь него, мы меняемся. Когда стакан с водой падает на пол и разбивается, его содержимое выливается. Так и в жизни: судьба посылает испытания, чтобы оболочка, в которой ты жил все эти годы, раскололась. Любовь, внутренние силы и возможности дремлют внутри, они проявляются во внешний мир, только когда наступает час испытаний. Следует принять большие перемены.
Все месяцы болезни мне постоянно звонили мои коллеги по бизнесу со всей страны – из Москвы, Астаны, Хабаровска, Павлодара и других городов.
Одна из них, Елена Алексеева (огромное ей спасибо!), устроила даже сеанс телефонной связи. Она собрала моих коллег и их мужей, и каждая из них мне что-то пожелала. А один из мужей сказал:
– Ну что ты, Светлана, разлеглась? Запомни – ты должна быть на семинаре в сентябре, ты же чемпион! Мы собираемся все приехать в Москву, чтобы принять в нем участие. Выздоравливай! Хотим быть свидетелями твоего торжества. Впереди тебя ждут великие дела!
Эти слова согревали душу и поднимали настроение. Работа стала спасением. Нельзя же было допустить, чтобы все, чего я достигла в Компании, рухнуло в одночасье! А мое отсутствие, разумеется, сразу отразилось на делах – некому было писать письма, делать газету и подводить итоги, потому что мой секретарь еще была в Москве вместе с сыном. Первые две недели я пребывала в полной растерянности, но потом решила, что просто не имею морального права ничего не делать. И я сама начала готовить материалы для газеты. Для того чтобы написать новую обучающую статью, часами рылась в книгах по бизнесу, придумывала новые конкурсы. Это было очень трудно делать лежа, поэтому приходили коллеги и под диктовку записывали текст для газет, подводили итоги рейтингов. Договорилась с типографией, где печаталась моя газета. Мои статьи машинистка набирала на компьютере, руководитель типографии самостоятельно делал дизайн и верстку газеты. На каждом конверте я писала лично ярким фломастером: «Жизнь продолжается!», «Полный вперед!», «Верю в тебя!»
Энтузиазм мой с каждым днем прибавлялся. Более шестисот моих бизнес-партнеров ждали моего письма, газеты и поддержки развития их бизнеса. Я записывала речи на аудиокассеты, упаковывала и отправляла по почте в регионы. С утра до вечера я наговаривала свои пожелания. За неделю я записала более двухсот кассет. К концу дня я смертельно уставала, но была счастлив. Жизнь наполнялась новым ощущением собственной необходимости и возможной реализации.
Невнимание и безразличие мужа расставило все на места. Я ощутила себя большим кошельком, благодаря которому обеспечивала безбедное существование совместных фирм своего супруга. Эта была правда – горькая, бесчеловечная, жестокая, но правда! Бессмысленный трудоголизм лишал меня возможности воспитывать сына, следить за своим здоровьем и просто жить. Я не позволяла себе жить так, как хотело мое внутреннее существо. Я перестала посещать театры, кино, выставки, читать интересные книги, заниматься творчеством.
Я лежала, плакала и жалела себя, искренне понимая, что наша семья распадается. Я придумала сказочную любовь с принцем и сама искренне в это верила.
К счастью, в эти дни испытаний обо мне помнили и заботились сотрудники головного офиса в Москве. Мне звонили президент Компании, руководители отделов и просто малознакомые люди. Коллеги выражали свое сочувствие, поддерживали, не скупились на добрые слова; я получала письма, открытки, телеграммы и бандероли с мягкими игрушками, сувенирами. Я лежала на жестком матраце, на полу возле стенки, и старательно приклеивала на нее телеграммы, письма, открытки и свои записи. Рядом со мной очень часто в вазе стояли живые цветы, которые мне приносили мои коллеги. Сопереживание людей согревало сердце и вселяло надежду.
Весть о том, что я попала в автомобильную катастрофу, облетела всех моих близких и знакомых. Знали об этом и на обувной фабрике, где я раньше работала, ведь я до последнего времени поддерживала отношения с бывшими коллегами. Ни один человек с обувной фабрики, мои «близкие» подруги, живущие в соседнем доме, даже не позвонили. Они, к моему большому сожалению, не нашли времени. Да и правда, мало кого интересует сегодня человек обреченный… Как они ошиблись!
В дни тяжелых испытаний люди склонны отрекаться не только от близких, но и от самих себя. Мы притягиваем в свою жизнь не то, что мы хотим, а то, что делаем. Наша жизнь такова, каковы мы сами. Я заботилась о муже, о близких, но забывала о себе. После аварии стало ясно, каким длинным и тернистым бывает путь к себе. Судьба предложила мне два пути – оставить все как прежде или начать все менять.