Свет утренней звезды

На поляну, смыкая ее со всех сторон в кольцо, вышли воины. Ух ты, да на меня охотились, как на полчище траккадов. Стройные колонны лучников прикрывал целый легион мечников и конницы. Вид у всех, правда, потрепанный. Одежда изорвана. Лица в грязи, порезах, царапинах. Много раненых. Очевидно, мой силовой удар застал их врасплох. Синеглазка вздрогнула, и порывисто вздохнула с каким-то полу всхлипом, когда в нескольких шагах от нас остановились несколько человек, заметив лужу натекшей из меня крови.

— Ш-ш-ш, ма эя, — коснулся губами ее макушки и прикрыл ладонью рот. — Тише.

Она вывернулась, сердито буркнув мне в солнечное сплетение: — Они нас не слышат. Сумрак непроницаем.

— То есть, мы их видим и слышим, а они нас нет? Такова природа сумрака? — наклонившись, заглянул в ее синие глаза. Моя Эя не ответила, только недовольно закусила губу и нахмурила брови. Понимаю, синеглазая. Ты злишься. Слишком много твоих тайн теперь я знаю. Вдруг вспомнил, как сходил с ума, когда она выскальзывала прямо у меня из-под носа. Паршивка маленькая, и ведь наверно смотрела, как я бешусь, крушу все вокруг, и потешалась надо мной.

— И не надейся, что у тебя еще когда-нибудь получится обвести меня вокруг пальца, ма эя, — поцеловал ее сердито надутые губы.

— Да? — синие глаза тут же пронзили меня, словно стрелы. Этот дерзкий взгляд каждый раз сбивает мне пульс и выносит мозг. Вижу брошенный вызов на ее прекрасном лице, и завожусь с полуоборота. Хочу схватить ее и зацеловать до полуобморочного состояния, пока не станет попросить пощады или целовать в ответ.

— Я вот сейчас разомкну линии тонкого мира, и уйду, — радостно сообщает она. Моя Эя даже не представляет, какая она сейчас красивая — с припухшими от моих поцелуев губами, ярким румянцем на щеках и разметавшимся по плечам золотым водопадом волос. — А ты останешься здесь, Ярл Харр-Эллер.

— Ну, давай. Размыкай, — улыбаюсь я, убирая свои руки с ее спины. — Так и пойдешь? — киваю головой на ее обнаженную грудь, соблазнительно покачивающуюся, когда синеглазка пытается с меня слезть. Глупая упрямица, наконец, понимает, что она совершенно голая и смущенно начинает прикрываться ладошками.

— Иди ко мне, моя дурочка, — притянув обратно, прячу ее наготу в кольцо своих рук. Гневно сопя, она копошится несколько секунд в моих объятьях, а потом, глубоко вздохнув, укладывает голову мне на грудь и затихает, смирившись с неизбежным. Что-то незримо меняется за чертой параллельного мира, заставляя меня зорко присмотреться к происходящему. На поляне у круга жизни начинается какая-то суета, затем воины расступаются, пропуская вперед своих командующих. Не могу сказать, что сильно удивлен. То, что Видерон и Тахар меня ненавидят — это факт. Интересно другое: что заставило объединиться этих двоих? Хотя, если подумать — враг моего врага — мой друг. Ублюдки. Прикончу обоих. Вот только выберусь отсюда. Мне как-то до одного места, что они хотели уничтожить меня. Желающих получить мою голову на необъятных просторах спектра больше чем песка в пустыне Наргаш. Но того, что могла пострадать Эя, я спускать с рук ни одному, ни другому не собираюсь.

Синеглазка закусывает губу, напряженно вглядываясь в остановившегося над лужей моей крови Видероном.

— Он, похоже, ранен, — правитель Арзарии проводит по земле ладонью, явно наслаждаясь ощущением вязкости алой жижи на своих пальцах. — Вы хорошо все осмотрели? — он поворачивает голову к стоящим за его спиной воинам, и те разочарованно свидетельствуют, что обыскали все вокруг и ничего не нашли.

— Ушел, тварь, — произносит Тахар. — Меча нет.

Я невольно опускаю ладонь на меч отца лежащий рядом. Удивительно, как у синеглазки хватило сил втащить в сумрак меня, да еще и вместе с ним?

— Проклятый демон. Живучий! — сплевывает Видерон, и со злостью ударяет сапогом в землю, пропитанную моей кровью.

— Тебе и сейчас его жалко? — усмехнувшись, спрашиваю у побледневшей, как полотно, синеглазки.

— Жалко, — огрызается она. — Очевидно, у этих двоих есть достаточно поводов, чтобы тебя ненавидеть и желать смерти.

— Если бы я не закрыл тебя собой, — приподнимаю лицо моей Эи за подбородок, желая видеть ее реакцию. — Сейчас на этой поляне лежал бы твой труп, и вряд ли бы эти двое о чем-то сожалели.

Она не отводит взгляд. Смотрит мне прямо в глаза. Спокойно. Пристально. Серьезно.

— Моя смерть была бы для тебя хорошим уроком, Ярл, — ее слова вонзаются ножом мне в сердце. Ее слова — мой жуткий кошмар. Мне становится страшно, и я сжимаю ее со всей силы, как безумец.

— Не смей так говорить, ма эя! — яростно целую ее жестокие губы. — Никогда не смей так говорить.

— Ты убьешь их? — вдруг спрашивает она, повернув голову в сторону Тахара и Видерона.

— А ты считаешь, они заслуживают чего-то другого? — я не понимаю, почему она защищает этих двух мерзавцев? Я не понимаю, почему она меня вообще об этом спрашивает?