Свет в августе

А Браун сидит среди них, зубы ощерил, и шрам этот маленький возле рта -- белый, как воздушная кукуруза. "Вы мне покажите, -- говорит, -- человека, который бы подругому поступил. Вот чего я прошу. Только покажите -человека, который столько прожил бы с ним, узнал бы его, как я, и поступил бы по-другому".

"Ну, -- шериф говорит, -- наконец-то, кажется, вы сказали правду. А теперь ступайте с Баком и проспитесь хорошенько. Кристмасом я займусь".

"В тюрьму, значит, так я понимаю, -- Браун говорит. -- Меня, значит, -в тюрьму, за решетку, а вам -- награду получать".

"Придержи язык, -- шериф ему без злобы. -- Если награда тебе положена, я позабочусь, чтоб ты ее получил. Бак, уведи его".

Полицейский подошел, тронул Брауна за плечо, и он встал. Когда они вышли за дверь, те, что в окна наблюдали, столпились вокруг них. "Поймали его, Бак? Это он, значит?"

"Нет, -- Бак им говорит. -- Расходитесь, ребята, по домам. Спать пора".

Голос Байрона замирает. Ровный, невыразительный деревенский речитатив обрывается в тишине. Он смотрит на Хайтауэра тихо, с состраданием и беспокойством, наблюдает сидящего напротив человека, у которого закрыты глаза и пот сбегает по лицу, как слезы. Хайтауэр говорит:

-- Это точно? Доказано, что в нем негритянская кровь? Подумайте, Байрон; что это будет значить, когда люди... если они поймают... Несчастный человек. Несчастное человечество.

-- Браун так говорит, -- отвечает Байрон спокойно, упрямо, убежденно. -- Ведь и лжеца можно так запугать, что он скажет правду, -- то же самое, как из честного вымучить ложь.

-- Да, -- говорит Хайтауэр. Он сидит выпрямившись, закрыв глаза. -- Но они его еще не поймали. Они его еще не поймали, Байрон.

Байрон тоже на него не смотрит.

-- Еще нет. Последнее, что я слышал, -- нет еще. Сегодня они взяли ищеек. Но еще не поймали -- это последнее, что я слышал.

-- А Браун?

-- Браун, -- говорит Банч. -- Браун. Браун с ними пошел. Может, он и помогал Кристмасу. Но не думаю. Я думаю, дом поджечь -- это самое большее, на что он способен. А почему он это сделал, -- если сделал, -- думаю, он и сам не знает. Вот разве только понадеялся, что если все это сжечь, то получится вроде как ничего и не было, и они с Кристмасом опять будут кататься на новой машине. Я думаю, по его мнению, Кристмас не столько грех совершил, сколько ошибку. -- Лицо его потуплено, задумчиво; снова по нему пробегает усталая сардоническая гримаса. -- Теперь-то он никуда не денется. Теперь она сможет найти его, когда пожелает, -- если он в это время не будет на охоте с шерифом и собаками. Бежать он не собирается -- зачем, если эта тысяча долларов, можно сказать, висит у него перед носом. Я думаю, он Кристмаса хочет поймать больше любого из них. Ходит с ними. Они забирают его из тюрьмы, и он идет с ними, а потом они возвращаются и обратно сажают его в тюрьму. Смешно прямо. Вроде как убийца самого себя ловит, чтобы получить за себя награду. Но он как будто не против, только жалеет, что время теряет понапрасну -- когда сидит, вместо того, чтобы бежать по следу. Да. Завтра я ей скажу. Скажу просто, что он покамест под замком, -- он и пара ищеек. Может, в город ее свожу посмотреть на них, на всех троих на сворке -- как они тянут и тявкают.

-- Вы ей еще не сказали.

-- Ей не сказал. Ему тоже. Потому что награданаградой, а сбежать он может. А так, если он поймает Кристмаса и получит эту награду, он, может, женится на ней вовремя. Но она пока не знает -- не больше того, что знала вчера, когда с повозки слезала на площади. С большим животом слезала, потихоньку, с чужой повозки, среди лиц чужих, и говорила про себя, вроде как тихо удивляясь, -- только, я думаю, она не удивлялась, потому что пришла потихоньку, пешком, а разговоры ей не в тягость: "Ну и ну. Вон откуда шла, из Алабамы, -- а ведь и правда, в Джефферсон пришла".

Было за полночь. Кристмас пролежал в кровати два часа, но еще не спал. Он услышал Брауна раньше, чем увидел. Он услышал, как Браун подошел к хибарке, ввалился в дверь -- и силуэтом застыл в проеме, опираясь, чтоб не упасть. Браун тяжело дышал. Держась за косяки, он запел сахариновым гнусавым тенором. Даже от тягучего его голоса, казалось, разило перегаром. "Заткнись", -- сказал Кристмас. Он не пошевелился и не повысил голоса. Браун, однако, сразу замолк. Он еще постоял в дверях, держась, чтобы не упасть. Потом отпустил дверь, и Кристмас услышал, как он ввалился в комнату; через секунду он на что-то налетел. Наступила пауза, заполненная трудным, шумным дыханием. Затем с ужасающим грохотом Браун свалился на пол, ударившись о койку Кристмаса, и огласил комнату громким идиотским смехом.