Свет в ладонях

Клайв отложил перо. Нуркис что-то долго не возвращался – спорил с капитаном, наверное, они вечно о чём-то спорили, тоже, видать, от скуки. На проходной больше не было никого, и Клайву стоило только молча кивнуть арестанту на дверь – иди, мол. Люксий ведь всё равно здесь, государственная собственность не пострадала, и если кто тут и страдает – то только этот бедняга, которому и правда нечем кормить семью. В это Клайв вполне верил, прошлое лето выдалось засушливым, и урожай собрали еле-еле, а работы в городах не было, потому что с появлением люксия на фабриках и заводах стали работать машины и големы, и рабочие руки резко упали в цене. Да, туго парню пришлось. И он прав – непорядочно получается. То есть и красть тоже непорядочно, но и… эх… По правде, в рассуждениях Клайв Ортега был не силён. Он думал и действовал сердцем, и даже если оно и подводило его иногда под гауптвахту, он ни разу в жизни об этом не пожалел.

Он открыл уже рот, чтобы предложить арестанту валить на все четыре стороны, когда тот вдруг нагнулся и, заискивающе заглядывая Клайву в глаза, прошелестел:

– А ежели господин офицер думает, что я не отблагодарю, – так я же отблагодарю. У меня ещё один тайничок остался, и там капелька золотишка, на чёрный день, как раз на такой вот случай…

И это было всё. Конец всему. Клайву Ортеге предложили взятку. Ох, не знал, на свою беду, этот зашуганный фермерчик Клайва Ортегу.

Всю их беседу Клайв детально изложил в протоколе, а затем устно повторил капитану и отдельным пунктом предложил проверить, действительно ли у этого проходимца пятеро детей и больные жена и мать, как он тут заливал.

Клайв был в таком возмущении, что так и сказал – «заливал», даже не заметив, что употребил столь непротокольное словечко.

И ещё Клайв не заметил человека, который был в кабинете капитана, когда Клайв туда ворвался, и молча сидел в кресле в углу, слушая сбивчивый доклад капрала Ортеги и задумчиво качая закинутой на колено ногой.

– Очень хорошо, капрал, – сказал этот человек, когда Клайв умолк. – Очень хорошо. Господин капитан, я полагаю, моего ассистента уже можно освободить. Лейтенант Нуркис также может быть свободен. А к вам, господин Ортега, у меня разговор.

Вот так и выяснилось, что жалкий фермер был вовсе не жалким фермером, а профессиональным актёром, сопровождавшим столичного инспектора, который объезжал дальние гарнизоны с тайной ревизией. И, по утверждению капитана ле-Родда – так звался столичный инспектор, – из сорока проверяемых лишь двое выдержали проверку, отринув предложенную взятку. Клайв был одним из этих двоих.

– Собирайте вещи, капрал, – приказал ле-Родд удивлённо моргающему Клайву. – Я уезжаю сегодня вечером и забираю вас с собой. Нам в столице нужны такие солдаты, как вы. А в этом гарнизоне, – добавил он, глянув на красного, как свекла, капитана, – предстоит провести полную реструктуризацию и смену командования. Но это уже не ваша забота.

Когда вечером Клайв садился на коня, к седлу которого были приторочены его небогатые пожитки, он думал, как странно и быстро всё обернулось. Нет, бесспорно, во Френте рады были от него наконец избавиться, да он и сам был рад. Но избавление вышло каким-то уж больно внезапным и… не совсем заслуженным, как мнилось Клайву. Ведь он на самом деле проникся россказнями этого лжефермера, расчувствовался и едва его не отпустил, и дурак сам всё испортил, решив, что, раз недодавил на жалость, то надо брать звонкой монетой. Получалось, что Клайв на самом деле совсем не такой надёжный, верный и преданный солдат, каким его посчитал капитан ле-Родд. И что, принимая новое назначение, он и сам немножечко врал.

Актёришка ехал вместе с ними, тоже верхом, и подмигнул Клайву, когда они случайно встретились взглядами. И Клайву Ортеге впервые в его двадцатичетырёхлетней жизни стало стыдно.

Впрочем, каяться и бить себя в грудь кулаком было поздно, да и глупо. В конце концов, он хотя бы не брал взяток, и уже одним этим оправдал оказанную ему милость. В столице он никогда не был, и с каждым днём, приближавшим его к этому, как он заранее представлял, весёлому, пёстрому и пышному городу, сомнения и неуверенность развеивались, а предвкушение и радость нарастали. В городские ворота Клайв въехал насвистывая, и его свисту вторили нестройным хором уличные мальчишки, улюлюкавшие и показывавшие приезжим путникам нос – конечно же, с безопасного расстояния. Один из них выстрелил в Клайва из рогатки, и Клайв, ловко увернувшись от камешка, счастливо расхохотался. В столице ему сразу понравилось.