Свет в окне

Геология – наука серьезная, достойная настоящего подвижничества, а вот к этому Ольга не готова. Ее диссертация никогда не стала бы ступенькой к «сияющим вершинам», а работать можно и без ученой степени.

Как же приятно идти налегке…

Тогда, после второго курса, произошел еще один сдвиг – Олька перестала быть «своим парнем», и звонили ей теперь не только затем, чтобы стрельнуть конспекты, и не только ребята из группы. Приглашали в кино, на чей-то день рождения, в кафе. Она что-то мямлила в телефон, не зная, как избавиться от чувства неловкости, потому что никуда не хотела идти, все еще во власти своего романа, который ощущала как приговор, окончательный и не подлежащий обжалованию.

Звонок Олега был предельно деловым:

– Ольгу, пожалуйста.

– Я слушаю, – удивилась она.

– Черняк, – юношеский баритон звучал уверенно, и Ольга вспомнила парня с биофака: вместе сдавали политэкономию.

– Я звоню из автомата, – торопливо продолжал Олег, – и «двушки» кончились. Так что решай быстро: есть билет на «Таганку», сегодня в семь тридцать. «Гамлет».

Олька чуть не задохнулась. «Таганка» приехала на гастроли, все только об этом и говорили. В центре висели афиши, с которых смотрел Высоцкий. Никаких шансов попасть на спектакль не было. Отказаться – дурой быть.

– Иду!

В семь она была у театра – вернее, на подступах к нему, потому что толпа плотно забила прилежащие улочки. Вертя головой во все стороны, Олька не заметила, откуда появился Олег, и вздрогнула, когда он крепко взял ее за локоть: «Привет». Вид у него был отнюдь не театральный – джинсы и свитер, худое лицо с бородкой окружено просторным воротником: не то Шекспир, не то Сервантес. Улыбнулся: «Держись крепко, а то потеряешься», – и начал винтом просверливать толпу, не отпуская Олькиной руки.

Внутри у входа стояли два билетера.

– Держи. После спектакля я тебя встречу.

– А ты?..

– А у меня билета нет, – развел руками. – Только для тебя добыл. Но ты мне потом расскажешь, ладно?

Олька громко расхохоталась. Расхохоталась в первый раз, несмотря на свое траурное настроение, на отчаяние, незаживший ожог и боль. Ты предлагаешь свою жизнь человеку, который пожал плечами и пошел с кем-то целоваться на скамейке, а другой, не обременяя своей жизнью, отдал тебе билет на «Гамлета». Олька хохотала до слез. Их обходили, кто-то толкал, билетеры посматривали настороженно, только Олег Черняк улыбался.

Опомнившись, мотнула головой:

– Нет, слушай… Я так не согласна.

– Расскажешь, расскажешь своими словами, – непререкаемо повторил он и подтолкнул ее ко входу.

Люди напирали сзади, и Ольку буквально внесло в зал.

Свет еще не начал гаснуть, как в проходе между креслами появился Олег и начал делать ей какие-то знаки. Задевая колени сидящих, она торопливо подошла.

– Быстрее! На твое место сядет вот этот парень, а мы на балкон!

«Этот парень» вяло кивнул Ольге и двинулся к ее креслу. Они с Олегом взлетели по лестнице, сели, запыхавшись, в темноте – свет остался только на занавесе.

Таких чудес не бывает, и все-таки оно произошло. Чудо стоило дорого, но не Ольге, а парню, который оказался другом Олега и – позднее – свидетелем на их свадьбе. Накануне «Гамлета» он поссорился со своей девушкой и, как выяснилось, окончательно: на «Гамлета» она не пришла.

Проспект уходит вперед, ровный и прямой, почти бесконечный – да так и казалось в детстве. Захотелось к морю. Поворот направо – и шаг невольно замедляется, потому что вместо «вафельного» тротуара под ногами песок. Ноги сами по себе становятся ленивыми, спешить никуда не хочется. Только дети бегают, поднимая тучи песка, и возмущенная мамаша впереди замахнулась полотенцем на своего отпрыска.

Давно знакомое дивное ощущение, когда сбрасываешь туфли и ноги погружаются в песок. Здесь, на подступах к пляжу, он еще прохладный, но будет становиться теплее и теплее, как в игре, когда у тебя завязаны глаза. Песок скорее белый, хотя его принято называть «золотым». Он податливый и в то же время упругий… волшебный песок!

В дюнах лежат загорающие, распластавшись на спине или на животе. Солнца по-прежнему не видно, но как-то оно просачивается сквозь тонкие облака, поэтому женщины то и дело отгибают бретельки купальника, критически рассматривая загар. Если стоять или идти, то все тело обдувает легкий и ровный ветерок от моря, но здесь, за дюнами, жарко.

Из-за высокой травы показалась детская панамка, за ней вторая, третья – детский сад. Сбоку шла дородная женщина в открытом сарафане. Она поминутно оборачивалась, держа ладони так, словно приготовилась аплодировать. Панамки гуськом миновали дюны, и женщина хлопнула в ладоши: «Остановились, старшая группа! Остановились и ждем». Ребятишки послушно остановились, кто-то пританцовывал на песке.

Как хорошо помнился детский сад, «остановились, старшая группа», сумасшедшая радость купания, потом возвращение на дачу. В детском саду Олька выучила гладкое и веское, как булыжник, слово «коллектив». С коллективом надо было держать ухо востро. Только в море, в серо-сизой воде коллектив превращался в хохочущих от счастья детишек.