Свет в окне

Иванова вышла из-за парты и, не глядя в учебник, сообщила о родителях и братишке, о квартире, где все они дружно живут, слушают радио и смотрят телевизор.

Анастасия Сергеевна кивнула и задала вопрос:

– What does your mother teach?

– She teach… she teaches music, – ответила Иванова.

– Good, – одобрила «англичанка». – And how many rooms are there in your flat?

– There are three rooms in our flat, – с готовностью сказала Олька.

Ну, кажется, все усвоили эту конструкцию. Настя была собой довольна. Она успела заметить, что большинство восьмиклассников, кстати, живет в очень приличных условиях. Этих Ивановых, например, четверо в трехкомнатной квартире. Восемью четыре – тридцать два; получается, что каждая комната по десять с лишним метров, а то и больше…

Учительница отошла, и Томка зашептала:

– Ну ты даешь! С каких пор у вас?..

– Посчитай: комната – раз, кухня – два, прихожая – три, – снисходительно пояснила Олька. – Сегодня хор; идешь?

Томка радостно помотала головой. Все ясно: наверняка собралась с Гошей в кино. Дуэт вместо хора.

Спевка проходила во Дворце пионеров, в Старом Городе. По пути Олька развлекалась тем, что представила мать за пианино вместо пишущей машинки: и здесь и там клавиши. Открывает крышку, ногу заносит над педалью – и понеслась: терция – доминанта – терция!

Или не ходить на хор? Сейчас повернуть направо, потом спуститься по улочке вниз, на Московскую, один квартал налево – и бабушкин дом. Такой родной, что любое новшество сразу бросается в глаза, как недавно покрашенная дверь парадного. Дом безо всяких зеркал в коридоре, без досок с красивыми загадочными фамилиями. Правда, надписей в парадном хватает, но никаких фамилий среди них нет и не было, одни ругательства. Олька впервые начала их замечать, когда научилась читать. Каждый раз, когда они с Максимычем проходили коридором, он говорил: «Не читай это паскудство». Бабушка Матрена не говорила ничего, просто дергала ее за руку. Олька и не собиралась читать, но так уж у нее глаза устроены, что «это паскудство» давно прочитано.

Нет, сегодня хор пропускать рискованно: вдруг матери попадется Лилька – она тоже ходит на спевки, – а Лилька врать не умеет. Еще спросит, чего доброго: «Оля заболела, да?». И понеслась…

Хор готовился к республиканскому конкурсу народной песни. Сегодня завели особенно унылую: «Со вьюном я хожу». Хормейстер Дана Марисовна запела сама:

Со вьюном я хожу-у,
С золотым я хожу-у,
Я не знаю, куда вьюн положить…

Олька развлекалась тем, что пыталась отгадать: что такое вьюн и как он выглядит? Вспомнилась картина «Дама с горностаем» – вьюн мог быть похож на такого зверька. Однако следующий куплет сбивал с толку:

Положу я вьюн,
Положу я вьюн,
Положу я вьюн на правое плечо…

Почему «вьюн», а не «вьюна»? Он что, дохлый?

Дана Марисовна продолжала выводить тонким голосом, как она кладет непонятный вьюн то на одно, то на другое плечо, и стало очень жалко шустрого горностайчика, хотя раньше, рассматривая открытку, Олька всегда боялась, что непоседливый зверек выпрыгнет из рук дамы и расцарапает ей когтями шею.

– Не слышу! Второй голос, девочка с челкой! Что ты там, ворон считаешь? Еще раз, третий куплет.

Девочка с челкой покраснела до испарины. Сверхъестественный талант Даны Марисовны расслышать в хоре, кто поет, а кто делает вид, вызывал у ребят благоговейную оторопь. Ну ладно бы первые два ряда; так ведь каждого слышит, в каком ряду ни стой!

Положу я вью-ун…

Есть такой цветок – вьюнок. Большой вьюнок – это, наверное, вьюн. А может, вьюн – это букет? Странно, что больше ничего не происходит. Девушка ходит с неизвестным этим вьюном, не зная, куда его приткнуть. Народные песни, как объясняла Дана Марисовна, люди слагали в старые времена и пели их в деревне во время работы, чтобы скрасить непосильный труд от рассвета до заката. Заодно вспомнился Некрасов – усталые крестьянки с серпами, «доля ты русская, долюшка женская», и как среди измученных жниц затесалась девушка, ломающая голову, куда ей положить какой-то вьюн…

– Иванова, в чем дело?

Девочка с челкой злорадно посмотрела на Ольку.

– Я тебя спрашиваю, да-да! Почему ты вдруг первым голосом поешь?

Потому что я тупица, Дана Марисовна. Вот у Сержанта можете спросить. Никакую вашу терцию от доминанты не отличу.

– Тебе что-то непонятно? – повторила хормейстер.

Олька решилась:

– А… что такое «вьюн»?

За ее спиной кто-то с готовностью хихикнул. Дана Марисовна гневно посмотрела в ту сторону:

– Ну-ка, кому смешно! Объясни, что такое «вьюн».

Хихиканье оборвалось, будто радио выключили.

– Вьюн – это венок, – объяснила хормейстер.

Глянула на часы и сделала знак аккомпаниаторше:

– Третий куплет, еще раз!