Свет в окне

Вот-вот начнется май. Теперь его хотелось даже немножко притормозить, чтобы к приезду сына покончить с обменом и переехать в отдельную квартиру, где у Ростика будет своя комната. Потому что, кроме зимних и летних, есть ведь еще и весенние каникулы, пусть короткие, но мальчик сможет приезжать, хоть на несколько дней…

5

К изумлению Дмитрия Ивановича ответы пришли из обоих пединститутов. Как ближний, так и дальний выразили готовность зачислить его в штат. Вот она, драма Буриданова осла, усмехнулся он. И ведь быстро ответили – месяца не прошло!

Впрочем, неизвестно, как все сложится, если всплывет история с машинкой. В любом случае выходило, что нужно поехать самому и сориентироваться на месте.

Поражаясь собственной решительности, созвонился с институтами и поехал, отменив репетиторство и выбрав дни, когда не было уроков в школе.

Заняла вся суета, как Присуха снисходительно называл это сам с собой, две недели. Оставалось решить. И ведь что интересно: теперь, после долгого – девять с лишним лет – перерыва, когда стало можно вернуться к настоящей работе, принять решение оказалось очень трудно и страшновато.

Ворочаясь в постели без сна, он сдавался: включал свет и раскрывал книгу. Не читалось; приходилось вставать, закуривать и шагать по квартире, словно ходьба помогала думать.

В конце концов Дмитрий Иванович, применив совершенно бухгалтерский подход, хладнокровно подсчитал плюсы и минусы каждого института. Предположим, бормотал он себе под нос, совершая который уже рейс по квартире, там дают спецкурс – мой спецкурс – прямо с первого семестра, а здесь еще бабушка надвое сказала, дадут ли вообще. Зато там «Труды» выходят через пень-колоду, а здесь – как часы. Вот и думай, Митенька. При этом здесь обещали дополнительные часы, которые можно использовать для Голсуорси… Не замена спецкурсу, но хоть что-то. Нельзя было не принимать в расчет и расстояние: ближний институт позволял обойтись без обмена квартиры, потому что ездить туда можно было на поезде. Черт возьми, если он все эти годы катается в вечернюю школу на автобусе, что стоит привыкнуть к поезду, да и не каждый день ведь ездить? Расписание можно будет согласовать, а в «Труды» предложить небольшой безопасный фрагмент из монографии.

Поехал еще раз, теперь уже поговорить о публикации.

Присухе сопутствовала удача. Сборник готовится к печати, статью брали с энтузиазмом. Проректор пожал руку: «Оформляйтесь, Дмитрий Иванович».

Дорого яичко да ко Христову дню.

Присуха заполнил анкету для отдела кадров – пускай они теперь страдают бессонницей – и купил расписание поездов.

Если здесь ничего не получится, то не получится и там, в дальнем. Тогда, Митенька, спокойно доживешь отставным доцентом и будешь по-прежнему готовить будущих студентов, а кто-то более удачливый станет читать лекции студентам настоящим. Скучно, да; зато верный кусок хлеба, спасибо покойному Патриарху. Через годик можно будет выйти на пенсию и покончить с поездками в школу.

Словосочетания «шестьдесят лет» Дмитрий Иванович не пугался: шестьдесят так шестьдесят. Сомс прожил семьдесят и был готов жить дальше. С каким мастерством описаны его последние шаги в жизни! Главное достоинство – это отсутствие мысли о смерти, о собственной смерти. Нет ни страха перед нею, ни ее предчувствия. И вместе с тем Сомс торопится сделать то, что – он знает – никто, кроме него, никогда не сделает. Ибо поиск «Большого Форсайта» – итоговый поступок его жизни. Что его подгоняет? Ведь впереди, он уверен, времени более чем достаточно. Тем не менее, он скрупулезно приводит в порядок все дела, связанные с завещанием и наследством: спешит. Всю свою жизнь человек долга, он его выполняет – и вовремя. Что бы сказал, интересно, старый Джолион, если бы мог видеть, как Сомс, этот «собственник», гибнет, спасая картины?

Не свои – принадлежащие Англии, по его завещанию.

Англии, которой он так предан.

Англии, воздух, трава и вода которой для него бесконечно дороги.

Что бы сказал он сам, случись ему услышать слово «патриот» в свой адрес? «Rubbish», наверное; «вздор». Только никто этого слова не произнес.

Глава, посвященная Сомсу и Англии, у Присухи называлась «Соль земли». Конечно, для «Ученых записок» пединститута не годится, надо подобрать какой-нибудь более безобидный фрагмент.

Жизнь, казалось, обрела дополнительное измерение. Монография была извлечена из книжного шкафа, и Присуха начал придирчиво перелистывать текст, знакомый, как альбом с семейными фотографиями. Кстати, куда подевался этот альбом – неужто загнал на антресоли? Давно не попадался на глаза, а тут вдруг очень захотелось перелистать плотные картонные страницы. Потом, потом; сначала отправить статью. Дмитрий Иванович перебирал главу за главой и поймал себя на том, что улыбается. В памяти всплывали начальные тезисы, вычеркнутые куски, даже черновые фразы. Работа разрослась, но это только закономерно – теперь она охватывала не только «Сагу», но и «Современную комедию».