Свет в окне

– Родичи? Узнают, когда на свадьбу приглашу. Маманя в каждом письме пишет: «Смотри, Зинка, не гуляй». Будто сами они не гуляли, ёкэлэмэнэ… Надо знать, с кем можно гулять, а с кем нет. У нас в Днепропетровске была одна девчонка, так она начала ходить с одним. Он на шахте работал. Клевый такой парень, многим нравился, даже которым постарше. Способный; дали ему на шахте рекомендацию, чтоб в Москву ехать – поступать в институт. Стал он ходить на какие-то курсы. Он на курсы, а Галька вроде как не у дел, и встречаться почти перестали: то он угля дает – отличник производства, ёкэлэмэнэ, то в институт готовится… Хороший шоколад, скажи?

– Шоколад классный; дальше-то что?

Зинка аккуратно запеленала в фольгу остаток шоколадки и положила на тумбочку.

– Дальше было – вам, любознательные. Этот уже на работе отвальную устроил, и они там киряли; маманя его чемодан собирает. Галька к нему, а маманя на нее ноль внимания: «Сани дома нету». Галька туда, сюда… Кинулась в управление: так, мол, и так, ваш отличник производства… А там, как назло, одно бабье сидело. Видим, говорят, что отличник. Хихикают и нагло так смотрят на Гальку, а та из-за пуза даже босоножки свои не видит. И ведь знали все, сволочи, что он ходит с Галькой – и бабы эти, и маманя его. Зато уж и наслушалась она про девичью честь – на всю жизнь нахлебалась. Отличник производства покатил в Москву наукам обучаться, а Галька – в дальнюю станицу рожать, у ней там родня нашлась.

Настена снова раскрыла книгу, напрочь не помня, о чем она читала несколько минут назад.

– Так что думай, – неожиданно сказала Зинка.

«It did not occur to him to wonder what…» Кому «occur»? Или этому второму, как его?.. Пожала плечами:

– Жалко девчонку, конечно.

Зинка пружинисто спрыгнула на пол, хлопнула дверцей тумбочки и начала шарить внутри.

– Печенье где-то было, целая пачка… Ладно, фиг с ним. Ой, а вот и открывалка наша! Сама же и сунула, перед больницей. Сгущенку открыть?

Не отрываясь от книги, Настя помотала головой.

Зинка шелестела оберткой шоколадки. Повернулась к Насте:

– Вот и твой, между прочим, поматросит и бросит.

Настя вспыхнула:

– Он на курсы едет, повышения квалификации. С чего ты взяла?..

– Ну! – подхватила Зинка. – И тоже в Москву? Как тот, Галькин кадр?

«“Almost rude!” Mrs. Small said to Aunt Hester, when June was gone».

– Не вижу ничего общего, – реплика прозвучала суховато, и она добавила: – Разные люди, вот и все дела.

– Мужик до старости дите, – убежденно ответила Зинка, – просто игрушки у них разные. Малые дети машинками забавляются, а как вырастут… – она махнула рукой, не договорив.

«А как вырастут, в вагончики играют», – с горечью подумала Настя, и сразу всплыли обрывки нелепых разговоров Карла. Как-то получается, что Зинка всегда права в насущных делах. Так посмотреть – простенькая девчонка, с этими своими дурацкими присказками. И не сразу поймешь, что Зинка вовсе не простушка; а другие и докапываться не станут. Поженятся они с Толяном, снимут квартиру, а там, смотришь, и кооперативная подоспеет. Еще несколько лет – и сопливый мальчишка будет сидеть на полу, играть с машинкой. Толян вставит новые зубы…

А я?.. Настене стало вдруг так обидно и так жалко себя, что она уткнулась в книгу, стараясь не смотреть в сторону Зинкиной кровати, но глаза как приклеились к одной и той же фразе: «She was upset» – Она была опрокинута. Ее опрокинули. Ерунда какая-то. Кого опрокинули, Джун?! Конечно, одно дело – заливать родителям, как она найдет себе работу по специальности, а другое – найти такую работу. А жить где? Ирэн потому и плевать, попадет она домой или нет, что скоро она переедет в новый дом – вернее, не переедет, но без угла все равно не останется; Зинка с Толяном строят кооператив, а ей где жить? Из общаги вытурят, как только уйдет из цеха. «She was upset». Это я – upset, вот что. Хотя… Еще не вечер.

И я не такая размазня, как Джун.

11

Табеля выдали после третьего урока и сразу отпустили домой. Девочки дошли до троллейбуса и остановились. Томка предложила пойти в кино, «раз такая лафа».

– А что идет?

– «А если это любовь?» – Томка закатила глаза, отчего стало ясно: любовь, и двух мнений быть не может.

– Так мы же смотрели, – Олька вытащила из кармана варежки.

– Я еще раз хочу.