Свет в окне

…Хоть 8 Марта был рабочим днем, по-настоящему работали только в цехах, а в конструкторском бюро готовились к празднику. Нарядные женщины делали вид, что ничего особенного не происходит. Мужчины обменивались красноречивыми взглядами и многозначительно переговаривались вполголоса, хотя и те и другие знали, что в обеденный перерыв на столах у женщин появятся шоколадки, тюльпаны, поздравительные открытки с изображением тех же тюльпанов (а то сирени или ландышей). Несмотря на всю предсказуемость событий, одни радостно заахают, другие скромно опустят глаза, после чего откуда-то возьмутся бутылки с сухим вином и девочки-лаборантки начнут собирать стаканы. Стаканов, как обычно, на всех не хватит, и в ход пойдут кофейные чашки, которые вскоре и украсятся следами губной помады. Лица женщин разрумянятся, заблестят глаза, и кто-то плеснет красным вином на рулон кальки.

Одним словом, праздник.

В пять часов запыхавшийся Карлушка подлетел к общежитию. Насте он купил нежные белые нарциссы, пленившись хрупким их изяществом, а матери – ее любимые белые розы, которые всегда приносил отец. В троллейбусе была давка, и, выйдя, он первым делом осторожно развернул нарциссы. Целы, к счастью. Розы тоже не пострадали, только надорвалась бумага, в которую они были завернуты.

– Какая прелесть!

Настя радостно выхватила розы у него из рук.

– Прелесть, просто прелесть! – повторяла она. – Я сразу поставлю их в воду, у нас в комнате банка есть. Подожди меня, ладно? Там Зинка красится. Я сейчас.

Подхватив букет, Настя побежала назад, но обернулась:

– А нарциссы кому?.. – ответ, кажется, не услышала.

Хорошо, что мать всякие цветы любит, не только розы. Розы, точно такие же, он купит ей в другой раз, не дожидаясь праздника. Просто так.

У кафе «Орбита» стояла очередь, однако Настя уверенно прошла к самым дверям, по пути отвечая недовольным: «Нас ждут». Карл едва поспевал за ней. На стоящих он старался не смотреть: было неловко. «Меня тоже ждут!» – выкрикнул кто-то вслед. Настя чуть повернула голову:

– Так что же вы стоите? – И тут же, Карлу: – Рубль есть?

Пока он поспешно расстегивал пальто и лез в пиджачный карман за бумажником, швейцар из-за двери без интереса наблюдал за его манипуляциями, а потом медленно повернулся спиной. В очереди злорадно засмеялись. Не оборачиваясь, Настя постучала в стекло. Швейцар поправил фуражку и чуть приоткрыл дверь – ровно настолько, чтобы услышать Настин пароль: «Нас ждут». Посмотрел куда-то поверх Настиного плеча, в упор не видя стоящей очереди, и приоткрыл дверь шире:

– Столик заказан?

– Заказан, – Настя решительно вошла внутрь и протянула швейцару рубль, словно трамвайный билет контролеру.

Тот принял рубль и негромко произнес: «Пальтишко попрошу». Карлушка дернулся было помочь Насте, но руки в мундире с потускневшим золотым позументом уже взяли пальто, и он увидел между собой и Настей плотно обтянутую мундиром спину, перхоть на плечах и фуражку, туго перетягивающую массивную седоватую голову.

Швейцар повернулся к нему:

– Прошу.

У швейцара было тяжелое лицо с широкими челюстями и внимательные, но скучающие серые глаза. Карлушка торопливо расстегнул пальто и сдернул шарф.

«Предбанник» был отделен от зала фигурной решеткой, на которой прямые линии под разными углами пересекались со звездами и кругами. И круги, и звезды были похожи на жестяные трафареты, которыми мать вырезала печенье из теста.

Настя приветливо махала рукой, глядя куда-то в зал, потом потянула его за руку:

– Вон они!

Зинка широко улыбалась. Анатолий – непривычно нарядный, в модном пиджаке – тоже обрадовался:

– Мы ждем-ждем, коктейлями полощемся. Давайте вы тоже!..

Зинка, слегка разрумянившаяся, поднялась и увлекла Настю куда-то в сторону: «Слышь, у меня на чулке…»

Похоже, что Анатолий рад был остаться наедине с Карлом.

– Вовремя пришли, – он расстегнул верхнюю пуговку новенькой белой нейлоновой рубашки, – а то мы чуть не разругались. Не, ну в самом деле, – горячо продолжал, не дожидаясь вопросов, – Зинка че придумала: пойду, говорит, с тобой в рейс.

– А почему «чуть не разругались»? – удивился Карл.

– Не, ну ты соображаешь? – вскинулся Анатолий. – Ты знаешь, что такое баба на судне, хоть бы рейс всего три месяца?

Откуда ему было знать; он и «судно», как Анатолий неизменно именовал корабль, видел только издали в порту. Анатолий это понял и начал объяснять:

– Вот у нас есть одна, буфетчицей ходит. И че хорошего? Ну башли, конечно, зашибает будь здоров, вашему заводу и не снились такие ставки. Зато и лапают ее все кому не лень да… не только. Баба на судне – ребят понять можно.

– А муж-то есть у нее?

Анатолий хохотнул:

– Кабы муж был, она бы дома сидела, ногти красила. Мать-одиночка она. Затем и в море ходит, что надеется мужа найти. А там ведь как? «Наше дело не рожать – сунул, вынул – и бежать»: валят все, а потом соскакивают.

– Погоди, – Карлушка старался говорить поубедительней, – погоди. Но вы же будете плавать как муж и жена, а не…

Анатолий перебил:

– Плавает знаешь что? Г…о в проруби. А моряк ходит в море, а не плавает.

– Хорошо; пойдет она в море…