Свет в тумане

Реджинальд тряхнул рукой, сбрасывая напряжение и искры с пальцев. Его вспышки, по счастью, никто не заметил. Все были слишком заняты: обсуждали гибель барона. Вновь переглянувшись, Мэб и Реджинальд сели рядом на мягкий диван — заслужив взгляды любопытствующие и неодобрительные — и стали слушать. Пальцы переплелись под складками лиловой юбки Мэб.

- Кузен, увы, всегда был неосторожен, - поджала губы леди Флоранс. - Завел себе любовницу где-то в деревне. Содержал и ее, и ее многочисленную прожорливую родню. Должно быть, надеялся получить наследника своей крови, но девка оказалась бесплодна.

Ноготки Мэб вонзились Реджинальду под кожу.

- О, - сказала она с жутковатой улыбкой. - Вы тоже против того, чтобы классы смешивались противоестественным образом?

Глаза Флоранс Хапли вспыхнули.

- Поймите меня правильно, леди Мэб. Барония теперь отойдет незаконнорожденной и ее мужу. Эффи — дурочка, и следующим бароном Хапли несомненно станет проходимец.

- А как тело барона оказалось в той бухте? - сменила тему леди Гортензия. - Алек, дорогой, передай пирожное.

- Течения, - пояснила леди Флоранс, присматриваясь к юному спутнику фрейлины. Очевидно, мальчик был слишком юн, и пылкий взгляд ее вернулся к Реджинальду, вызывая неприятный холодок. Ногти Мэб впились еще глубже. - Его пассия живет на побережье, в Лиме… или в Лимо? Не помню точно. Там он, должно быть, и утонул. У бедолаги было слабое се…

Договорить леди Флоранс не успела, ее прервало появление полицейского в новенькой, с иголочки, форме. Создавалось впечатление, что он надел ее впервые специально ради посещения баронского дома.

- Миледи, - коротко и с достоинством поклонился мужчина. - Господа. Могу я поговорить со всеми присутствующими?

- Известно что-то новое, господин инспектор? - высокомерно осведомилась леди Хапли.

Реджинальд пришел к выводу, что это по-своему удивительная женщина. Она одновременно презирала полицейских, высказывалась пренебрежительно и резко о простолюдинах и при этом ощупывала его бедро под столом. И взгляд ее был весьма красноречив. К концу ужина Реджинальд чувствовал себя изнасилованным.

- Увы, леди Хапли, - спокойно ответил инспектор. Он стоял, прямой как палка, держал свое фирменное кепи подмышкой и невозмутимо разглядывал гостей. Если ужин в доме покойного и казался ему неуместным, полицейский о том молчал. - Боюсь, смерть его светлости никак не связана с болезнью сердца. Барон был задушен.

- Заду… - рука Флоранс Хапли метнулась к горлу. Потом она спросила удивленно: - Вы уверены?

- Да, миледи. И поэтому я хотел бы побеседовать со всеми, кто присутствовал в доме вчера.

- Вы имеете наглость нас подозревать?! - вскипел Верне, но сделал это на редкость ненатурально. Реджинальд и прежде не доверял этому колониальному нуворишу, а сейчас находил в нем все больше и больше фальши.

- Это моя профессия, господин Верне, - спокойно ответил инспектор и сверился с блокнотом. - Вчера в доме были вы, леди Хапли, племянница его светлости леди Ифигения, где она, к слову? Секретарь барона, господин Рорри. Господин Бли, художник, и господин Верне. Также в доме девять человек прислуги и госпожа Жокетт… кто она?

- Няня, - пояснил секретарь.

- Что-то вроде фамильной реликвии, - неприятно ухмыльнулся Пьер Бли.

Инспектор кивнул и повернулся к Мэб и Реджинальду. Снова сверился с блокнотом, хотя создавалось впечатление, что это ему не нужно вовсе.

- Леди Мэб Дерован и господин Реджинальд Эншо. Вы нашли тело?

- Совершенно верно, - кивнула Мэб.

- А вы? - взгляд инспектора остановился на монументально невозмутимой леди Гортензии.

- Леди Гортензия Паренкрест, первая фрейлина ее величества.

Это были воистину волшебные слова: их хватило, чтобы полицейский утратил всякий интерес к женщине и юному ее спутнику. Очевидно, королевские фрейлины не совершают преступлений.

12.

Для разговоров — по сути допросов — была выбрала маленькая гостиная на том же этаже. Туда выходили по одному и возвращались задумчивые. В гостиной педжабарской за кофе и сладостями между тем не затихали разговоры. Флоранс Хапли ухитрялась одновременно строить глазки мужчинам и возмущаться сложившейся ситуацией. Первое Мэб выводило из себя, второе скорее забавляло. Наигранный гнев леди Хапли позволял узнать многое. У нее вызывала досаду смерть кузена, его завещание — бумаги, впрочем, никто еще не видел, и можно было лишь строить предположения; и особенно возмущало присутствие в благородном доме полицейских. Пьер Бли, нервно стреляя по сторонам глазами, рассуждал об искусстве и о коллекции картин покойного барона. Вернувшись от полицейского, он сделался задумчив и удивительно тих. Секретарь молчал, шелестя страницами блокнота, и в разговоре не участвовал. Верне, поглядывая насмешливо на сцепивших руки Мэб и Реджинальда, травил какие-то несмешные, даже пошлые байки из колониальной жизни. В целом, все это было странно и тягостно.