Свет в твоем окне

Полетели серые ноябрьские дни. Все оставалось по-прежнему. Николай, обретший вкус к жизни, вернулся к своему бизнесу. Каждый вечер он мчался к Татьяне, оставаясь иногда у нее до утра. Регулярно я посещала квартирку за золотистой дверью — переводила письма Ричарда Майлза и Татьяны Ветровой. Все было спокойно и гармонично. Но в душе я ощущала нарастающее напряжение — равновесие, установившееся в этом странном треугольнике, вот-вот должно было нарушиться. Зимой Ричард Майлз собрался наконец в далекую Москву. Татьяна летала по Москве, что-то устраивала, кого-то собирала. Вопрос о том, кто будет переводить, не поднимался. Разумеется, это будет Лена!

Наконец он приехал. В огромной меховой дохе, с кожаными чемоданами и белозубой улыбкой, американский гость выделялся своим высоченным ростом. Татьяна, встречавшая его с нами, должна была подняться на цыпочки, чтобы поцеловать Ричарда в розовую щеку. Американец шутил, смеялся своим шуткам и чувствовал себя воистину как дома. У меня на фирме были объявлены рождественские каникулы, и я проводила с Татьяной и Ричардом целые дни. Программа была действительно насыщенной и интересной. Когда мне удавалось не чувствовать неприязни к Ветровой, я искренне восхищалась ее эрудицией, умом, иронией. Еще я замечала, как с каждым днем взгляд Ричарда становился все влюбленно-красноречивее, а поведение все скованнее. Но чем все закончилось — я так и не узнала. Приехал шеф, я вышла на работу, а Николай пропадал целыми днями, счастливый, что выполнял функции шофера Татьяны.

Потом все замолкло. Николай надолго уехал по своим делам. Татьяна перестала звонить. Потекли обычные, рутинные дела: дом — работа — дом. Однажды, опаздывая на переговоры, я поймала частника. Водитель запросил не много, и, путаясь в длинной шубе, я влезла в «жигуль». В машине вовсю гремела музыка.

— В эфире радиостанция «Полет», — зазвучал задорно-писклявый голос — и я вздрогнула. — У нас сегодня счастливый и грустный день, — продолжало звенеть в радиоприемнике. — Наша любимая Татьяна Ветрова, неизменная ведущая радиостанции «Полет», выходит замуж за известного американского журналиста Ричарда Майлза. Мы радуемся вместе с Танюшей и грустим, что нам придется расстаться с ней. А сейчас прозвучит ее любимая песня «Суженый мой» в исполнении Ирины Аллегровой.

Я уже не слышала хриплого голоса певицы.

* * *

— Надо пережить эту беду, собраться и пережить, — без конца повторяла я.

Николай закурил очередную сигарету.

— Пора мне домой. Загостился я тут.

И мы долго сидели за кухонным столом у окна, вглядываясь в посаженный матерью тополь, пока его не поглотила чернильная февральская ночь…

ЧЕМОДАН ФРАУ ШМИДТ

Стоял промозглый ноябрь, сетка дождя и тумана висела над городом, и Игорь чертыхался на каждом повороте, бросавшем в лобовое стекло тучи брызг из глубоких бурых луж. Мы страшно опаздывали. Самолет из Мюнхена приземлился, а мы все еще были на Ленинградке.

— А это все ты! — в который раз горестно причитал Игорь. — Если бы не твои переодевания, мы бы точно успели!

Я молчала. Мой основной аргумент, что жену президента компании, с которой мы хотим начать сотрудничество, неприлично встречать в джинсах и кроссовках, был решительно отметен еще в начале пути.

Когда мы, запыхавшись, ворвались в здание аэропорта, оказалось, что никто из пассажиров мюнхенского рейса еще не выходил. Прошло пятнадцать минут, полчаса, час, и только тогда стали появляться измученные долгим ожиданием багажа пассажиры. Они бросались к не менее измученным встречающим и яростно делились пережитым в процессе получения своих чемоданов.

Но фрау Шмидт среди них не было. Розы, стиснутые Игорем в жаркой ладони, стали блекнуть. Мои ноги в туфлях на высоких каблуках затекли. Мы растерянно глядели друг на друга и спрашивали себя, что же случилось. То, что фрау Шмидт вылетела из Мюнхена, было известно, но почему она не выходит к нам?

Мы уже решили вернуться в офис и созвониться с Германией, когда на пороге матовой двери, разделяющей зал прилета и зал ожидания, появилась высокая блондинка в синем кашемировом пальто, с достоинством толкающая тележку с дорогими чемоданами, помеченными монограммой. Это была фрау Шмидт. Мы кинулись к ней, но злое выражение ее лица, колючий взгляд остановили наш порыв. Встреча супруги президента была скомкана.

У фрау Шмидт пропал один чемодан. Сотрудники Шереметьева под ее бурным натиском уже связались с «Люфтганзой» и аэропортом в Мюнхене и выяснили, что чемодан госпожи Шмидт улетел в Москву. Далее его следы затерялись. Негодование мадам было сильным, и это она незамедлительно подкрепляла потоком самых язвительных и почти что оскорбительных оценок работы «Люфтганзы», Аэрофлота и Шереметьева.