Свет в твоем окне (сборник)

Макар сложил губки и начал читать стихи, назвав, грассируя, имя поэта – Виктор Гюго. Читал он долго и умильно. Ни слова не понимая, я чувствовала в этом стихотворении какую-то грусть.

Макар закончил читать и слегка наклонил голову. Мама Ярослава захлопала, ее подруги повтыкали остатки недокуренных сигарет в пепельницу, чтоб освободить олдмани-ручки, и захлопали тоже.

Я приобняла Макарку и говорю:

– А я знаю русский перевод: «У Лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том…» – продолжай, дружок.

И тут российский симпатичный папин-мамин сынок сразил меня наповал:

– А что это за стихи? Я не знаю.

Честно скажу, я человек не грубый. И правду-матку стараюсь не резать – у каждого своя правда-матка. Но тут меня прорвало. Мамаша Ярослава, княгиня хренова, не знала, куда деваться от гнева, который я на нее вылила. Выход был один – быстренько расплатиться и удалиться вместе с подружками и вундеркиндом куда подальше от московской грубиянки.

Я сама им помогла. Встала и ушла. Число моих поклонниц сразу убавилось на три человеко-единицы.

Рози, хозяйка дома в Биаррице, который снимали мои друзья, была прелестной француженкой, еще недавно фотомоделью. Но однажды в аэропорту ее остановил серый взгляд молодого мужчины, который, увидев Рози, мгновенно решил поменять свой билет на самолет на тот, в котором летела девушка, чтоб улететь с ней навсегда. Решил и сделал. Трое белобрысых детишек на дисплее мобильника Рози тоже сияют серыми взглядами.

Я по-английски говорю на уровне двоечницы-семиклассницы. Слов знаю много, а связываю их между собой с трудом. Японские слова наскакивают на английские и мешают мне объяснять поток своих мыслей. Но я все-таки старалась продраться между ними и вести с Рози по возможности интеллектуальную беседу. Рози-то, умница, по-английски говорит классно.

Я хвалюсь, что пишу песни для известных артистов, нагло иллюстрирую свой рассказ нехитрым напеванием самих песенок. Рози вежливо слушает, хоть ничего не понимает. Я повышаю градус разговора, рассуждаю о великой русской литературе. Пересыпаю свою речь всемирно известными именами гениев – Толстой, Чехов, Достоевский. У Рози выражение лица такое же, как тогда, когда я ей пела: «Угнала тебя, угнала…»

– А вы, Рози, кого из них больше любите? – Я даю Рози возможность блеснуть ответом на вопрос. А Рози смотрит серьезно и говорит простодушно: – А кто это? Я таких имен никогда не слышала.

Я поражена! Как это может быть? Мои подопечные японцы произносили, как молитвенное заклинание, – Пуськин-сан, Торстой-сан, Техов-сан. Как так может быть, что прелестная жена сероглазого француза никогда этого не читала?

– Рози, а почему же у нас в России все знают Франсуазу Саган, Жапризо, Стендаля, Дюма, на конец?

Выражение лица Рози остается прежним – она и этих имен не знает тоже!!! Бедные детки-сероглазки! Макарушка-то все-таки Гюго читал!!!

Восьмой день я любуюсь гортензиями Биаррица, хожу мимо бутиков, мельком глядя на витрины. Внутрь не захожу. Олдмани – не про меня. Да и до моих размеров ихним кутюрье далеко.

А я топаю и вышагиваю строчки:

На океане, в Биаррице
Я кайф ловлю под крики чаек.
Но далеко моя столица,
И это как-то огорчает…

Еще пару дней, и я вернусь в мою любимую Москву. Ура!

«Москва, как много в этом звуке…» Кстати, не помните, случайно, кто это сказал?..

Родные люди

Недавно у меня дома снимали передачу «Человек и его вещи». Заботливая девушка-редактор несколько раз до этого звонила, интересовалась – какие вещи я буду показывать и о чем рассказывать. Из наших разговоров я понимала, что ей особенно хотелось бы увидеть старые предметы, принадлежавшие когда-то прабабушкам и прадедушкам, желательно графских или дворянских кровей. Эти вещи могли бы подчеркнуть особенность моего благородного происхождения.

Я вообще замечаю, что у нас сейчас стало очень модно приписывать себе какие-либо звания и титулы, даже если для этого нет никакого основания.

Однажды на одном из вернисажей я видела, как человек разложил на продажу старые выцветшие коричневатые фотографии, некоторые были с надписями и с «ятями». На фотках кружевами топорщились платьица на барышнях, белели панамки на детишках, наряженных в матросские костюмчики, особенной статью и выправкой отличались мужчины. Мне стало очень интересно – кто же может купить фотографии чужих людей и для чего?

– А что тут непонятного? – Продавец посмотрел на меня сердито. – Те будут покупать, у кого деньги есть. Сейчас богатым людям мало богатства, они все хотят себя потомками показать благородных семейств. Вот, купят фотки, в рамочки вставят, обвешают свои дома. Гости к ним придут, объяснять хозяева им станут: вот эта дама – тетка бабушки моей, графиня такая-то. А вот этот мужчина – сиятельный граф, прапрадед жены по отцу.

Вот так и придумают себе биографию.

А я слушала и думала – странные бывают люди. Я такого вообще не понимаю.