Свет в заброшенном доме

– Одежда на вас чистенькая. Сами стираете? – спросила бабушка у Зулейхи, видно, чтоб разрядить атмосферу.

– Нет, в прачечной стирают.

– А зачем ты волосы обрезала?

– Здесь так положено.

– Ну ничего, лишь бы живы-здоровы были… Как поживает ваша тётушка Русская?

– Мария Павловна очень любит нас, Рабию и Амана поселила с собой. Когда бывает в городе, привозит им в подарок игрушки и конфеты.

– Дай ей, аллах, счастья!..

– Каждую субботу водит их в баню.

– Ты слышишь, отец? – легонько толкнула тётушка локтем в бок Парпи-бобо, который сидел, выставив вперёд бороду, чтоб Аману сподручнее было её расчёсывать. – Сама вроде кяфир, а добра делает больше, чем иной мусульманин!

– А ты как думала? Я по её глазам понял, что это благочестивейшая женщина…

Когда мы провожали тётушку и Парпи-бобо, у ворот нас опять окружила толпа ребят.

– Дедушка, вы почаще привозите урюк и алычу, – попросил Самоварджан.

– Если для сметаны не найдёте посуды, привозите прямо в ведре, – хитро посоветовал Карабай, смеясь.

Парпи-бобо отъехал шагов сто, повернулся к нам и крикнул:

– Бог даст, в следующее воскресенье я опять приеду!

Дедушка, наверное, сдержал слово. Приехал, увидел опустевший детдом и ничего не понял. Потому что в тот же день вечером многих наших в сопровождении четырёх руководителей отправили в Коканд, а остальных повезли на вокзал. Среди них был и я с младшенькими.

В чужой город

Поезд наш летит в какие-то неведомые, чужие края. «Пити-киш, пити-киш», – пыхтит он.

«Так-так-тук», – стучит на стыках рельсов и натужно ревёт, как ишак в полуденный зной.

Мы, тридцать сирот, бледные, напуганные, жмёмся к Марии Павловне. Тётя Русская – это уже не прежняя весёлая, шутливая, уверенная в себе директор. Она осунулась, постарела: спина сгорбилась, на лицо набежало множество морщин, глаза провалились. Мария Павловна стала печальной, рассеянной…

– Вы нас не оставите? – испуганно допытываются девочки.

– Нет, конечно, нет.

– А почему тогда нас увозят?

– До начала занятий в школе вы поживёте там.

Вагон наш набит битком: мужчины, женщины, дети.

Были здесь старик с мешком, старуха в парандже[41], солдат с шинелью, надетой через плечо как лошадиный хомут, младенцы, сосущие из бутылки молоко, паренёк, который вёз четырёх связанных кур, обросшие дяди, что всё время резались в карты, и ещё бог весть какие люди. В одном конце вагона смеются, в другом – плачут, а в середине – поют. Воздух спёртый, как бы протухший, дышать невозможно.

А поезд всё летит и точно сам рад, что так быстро несётся, нет-нет да закричит: «Пу-пуу-у-уп!»

К нам протиснулся солдат с большим чемоданом в руке и с вещмешком за плечами. Он был небольшого росточка, но удлинённым широким лицом напоминал отца. Солдат обратился к дремавшей Марии Павловне.

– Можно к вам в соседи?

– Пожалуйста, – ответила тётя Русская. Солдат осторожненько опустился на чемодан.

– Детдомовские?

– Да, – ответил за всех Карабай.

– На экскурсию едете?

– Да.

– Кто из вас отличник?

Вечноголодный, которому удалось отвоевать себе местечко на самой верхней полке, высунулся, как птенчик из своего гнезда:

– Я отличник!

– Ого, гвардейцы-то вон где, оказывается! – засмеялся солдат. – А не врёшь?

– Сдохнуть на месте! – поклялся Вечноголодный. – Каждый день во сне пятёрки получаю.

Солдат раскатисто захохотал. Засмеялись и мы с Марией Павловной.

– Вы его не слушайте, это болтун первой марки, – сказал Карабай, когда смех стих. – Он и во сне с двойками дружит. Если кто и отличник у нас, так это Самоварджан.

– А где же сей отличник?

– Я тут! – свесился с другой верхней полки Самар.

– О, почему такого джигита назвали Самоваром?

– Потому что внутри у этого джигита вечно кипит вода, – вставил я со стороны.

– Да неужто?

– Верно, верно! – продолжал я торопливо, чтоб кто-то не перебил меня. – Бросьте ему в рот щепотку заварки, потрясите за уши – из носа выльется семь чайников чая.

Все кругом засмеялись, Мария Павловна тоже. Вот уже сколько дней мы не видели на её лице даже подобия улыбки, и теперь, когда наша тётя Русская засмеялась весело и звонко, мы были вне себя от радости.

– Оббо, мальчик, молодец! – потрепал меня по плечу солдат. – Да ты острослов настоящий!

– Дядя, знаете, он ещё мастер анекдоты рассказывать, – сообщил Самовар.

– Серьёзно?

– Правда. Если не верите, спросите вон у Марии Павловны. До того как попасть в детдом, младшеньких своих он кормил одними анекдотами.

– Разве анекдотами сыт будешь? – засомневался солдат.

– Ещё как! Анекдоты ведь разные бывают. Одни смешат, другие задуматься заставляют, третьи… Многодетный, расскажи лучше сам…

– Ну давай начинай, – подбодрил меня солдат.

– Жил-был афанди, – начал я посмеиваясь, точь-в-точь дядюшка Разык, – взяли его в армию, назначили командиром. Однажды, когда они лежали в окопе, их атаковали враги. Афанди решил перейти в контратаку. Выскочил из окопа, но вместо «вперёд!» закричал «мама!».

– Хе-хе-хе, – посмеялся солдат. – Выходит, твой афанди был трусоват? Не на ходу ли ты сочиняешь? А то, смотрю, афанди твой такой же простенький, как ты сам.