Свет вечный

– У тебя последний шанс, лошадница, – откуда-то сверху донесся голос Черного Всадника. – Скажи, где девушка, и я подарю тебе быструю смерть.

Дзержка стиснула зубы. «Сейчас снова буду с тобой, Збылют, – быстро подумала она. – Немножко потерплю, ничего, выдержу. И снова буду возле тебя».

Кто-то крикнул, кто-то свистнул, конь пошел галопом. Мир в глазах Дзержки превратился в длинную огненную линию. Гравий сдирал кожу, как наждак.

После третьего поворота она потеряла сознание.

– Будет жить, – сухо постановил вызванный из Шьрёды монах, инфирмарий[180] из монастыря Меньших Братьев. – Выживет, если Бог даст… Новая кожа со временем раны покроет. Срастутся и заживут, дай Бог, кости и суставы…

– Ходить сможет? – спросил, покусывая ус, рыцарь Тристрам Рахенау, хозяин Букови. Его сын, Парсифаль, выглядывал ему из-за спины:

– Верхом ездить сможет! Она ведь торговка лошадьми, с коней живет. Сможет в седле?

Францисканец покрутил головой, посмотрел на Эленчу.

– Я не знаю… – запнулся он. – Возможно. Может, когда-нибудь, по Божьей милости… Страшно она покалечена… Это счастье, благородный господин, что вы с дружиной вовремя прискакали на помощь, распугали этих. Иначе…

– Соседская помощь, обычное дело, – буркнул в ответ Тристрам Рахенау. – Также, само собой, пускай здесь, у меня в станице лежит и лечится. Пока не выздоровеет, не станет на ноги, а ее люди Скалку не отстроят. Хм, это просто чудо, что они с той конюшни выломались, иначе бы все там сгорели, ни одной живой души не осталось бы. И большинство коней с пожара сумели убежать… Честное слово, это чудо, настоящее чудо.

– Так Бог хотел, – францисканец перекрестился. – И я здесь останусь, господин рыцарь, если позволите. Теперь необходимо за больной неустанно ухаживать, повязки менять… Панночка мне поможет. Панночка?

Эленча подняла голову, вытерла запястьем опухшие от слез глаза.

– Помогу.

Дзержка де Вирсинг зашевелилась на ложе, глухо застонала под бинтами.

Было тридцатое марта Anno Domini 1429.

Глава одиннадцатая,

в которой мы возвращаемся в Моравию, в город и замок Одры, где польское посольство предлагает устранить препятствия в укреплении братских связей с Чехией, а Рейневан кое-что узнает о политике.

Было пятое апреля, когда они добрались до Одр. Инцидент со сбежавшим Шиллингом заставил их беспокоиться о судьбе Горна, уже в пути они приняли решение ехать на Совинец. Но не довелось. Первым, кого они встретили во дворе замка, был сам Урбан Горн.

Когда он их увидел, его лицо потемнело, а глаза вспыхнули. Однако он не сделал ни малейшего движения, стоял спокойно и неподвижно. Возможно, потому, что его движения сильно ограничивала толсто забинтованная шея и поддерживаемая перевязью левая рука. А также то, что их было трое, а он один.

– Приветствую, – банально начал Рейневан. – Как дела?

– Так, как выгляжу.

– Ух ты.

– Мы тебя оставили, – Шарлей едва заметно подмигнул Рейневану и Самсону, – несмотря ни на что, в лучшем состоянии. Кто это тебя так обработал?

Горн ругнулся, сплюнул и посмотрел на них исподлобья.

– Шиллинг, – сильно сжал зубы Горн. – Застал меня врасплох, сволочь. Сбежал из Совиньца.

– Убежал, ай-ай-ай… – Шарлей преувеличенно заломил руки. – Слышишь, Рейнмар? Самсон? Шиллинг сбежал! Это нехорошо, очень нехорошо. Но, с другой стороны, хорошо.

– Что? – пробурчал Горн. – Что хорошо?

– Что он убежал недалеко, – выпалил Рейневан. – Мы повстречались. А присутствующий здесь Шарлей, тот, который сейчас, собственно, скалит зубы, порезал его своей шаблюкой на кусочки, как щуку. Мир улучшился, когда на одного мерзавца в нем стало меньше. Ну, Горн, без обид, оставим ссору. Предлагаю, чтобы та перестал хмуриться и пожал нам десницы. Ну?

Урбан покрутил головой.

– Вы никак с дьяволом в сговоре, вся ваша чертова тройка. У вас дьявол под кожей, у каждого из вас. Лучше, зараза, быть с вами, чем наоборот. Без обид. А за скотину Шиллинга большое спасибо. Дай руку, Шарлей. Рейнмар… Ааау, Самсон! Без объятий, мать твою, без объятий! Швы разойдутся!

Прокоп Голый принял Рейневана стоя. Сам стоял и его садиться не приглашал.

– Ты, – начал он бесцеремонно, – кажется, чего-то ждешь? Чего? Выражения благодарности за неоценимый вклад в миссию в Силезию? Сим выражаю тебе выражения и заверяю, что твои заслуги не будут забыты. Достаточно? Или ты, может, ждешь акта соболезнования по поводу того, что ты был подвергнут испытанию на верность и подлежал тесту на лояльность? Не дождешься такого акта. Впрочем, насколько я знаю, вы уже отыгрались на Бедржихе, просто удивительно, что это вам сошло с рук. Есть ли еще что-то, что я позабыл назвать? Говори быстро, у меня нет времени, польские послы ждут.

– Мои друзья хотят покинуть Одры, жаждут проведать близких. Они могут сделать это без препятствий?

– Шарлей и дурачок? Могут делать, что хотят. Всегда могли.

– А я?

Прокоп отвел взгляд. Долго смотрел на тучи за окном.