Свет вечный

Официально оплаченная Клаудина, дочь вельможных Гаунольдов, сидела на турецком табурете возле епископа, занимаясь тем, чем обычно, то есть, объедаясь засахаренными фруктами и раскрывая свои прелести. Блестяще-золотые волосы она распустила, как замужняя женщина и то и дело выпячивала привлекательный бюст, вполне хорошо видный в глубоком декольте. Каждый раз, когда вкладывала в карминовые губы засахаренный фрукт она замирала на время достаточно долгое, чтобы иметь возможность полюбоваться подаренными епископом перстнями.

– Милости прошу, Биркарт.

– Да бережет Бог вашу милость.

Клаудина Гаунольдовна подарила ему томный сапфировый взгляд и вид дорогой туфельки из-под края платья. Стенолаз знал, что при ней можно было спокойно говорить обо всём. Необычайную красоту и незаурядные достоинства тела природа уравновесила недостатками. Главным образом – в мозгах.

Епископ глотнул из кубка. Несмотря на поздний час на вид он был совершено трезв. В последнее время это случалось всё чаще. Стенолаз заметил себе в памяти, чтобы при случае прижать и вынудить дать показания епископского лекаря. Потому что это могло быть симптомом болезни. Или ее результатом.

– Что там у тебя, Биркарт? Не произошло ли с тобой случайно в последнее время… какое-то происшествие?

– Происшествие? Нет.

Клаудина ущипнула епископа за ляжку. Конрад протянул руку и пощекотал ей шею, как кошке.

– По одному делу, – Конрад поднял глаза, – я не успел тебя расспросить. Твоих людей, знаешь, кого я имею ввиду, гуситы перебили под Велиславом. Сколько надо времени, чтобы завербовать новых? Когда можно на это надеяться?

– Чем неожиданнее радость, тем она больше, – съязвил Стенолаз. – Надейся смело, пока живо тело.

Клаудина гортанно засмеялась, но епископ был не в настроении.

– Брось свои шутки! – гаркнул он. – Видали весельчака! Твои Всадники срочно нужны мне. Желаю иметь их под рукой. Так что отвечай, когда спрашиваю!

– Pax,[160] папочка, – сощурил глаза Стенолаз. – Не злись, потому что это вредно. Вино, женщины, пение, а ко всему еще злость. Еще тебя удар хватит. Что касается ответа, то хотел бы, всё-таки, inter nos.[161]

Епископ жестом приказал Клаудине подняться, а хлопком по круглому задку дал знать, чтобы удалилась. Девушка фыркнула, надула карминовые губы, смерила обоих злым взглядом, забрала из вазы горсть сладостей и пошла, обольстительно виляя бедрами.

– Всадников, – сказал Стенолаз, когда они остались без свидетелей, – я имею под рукой уже сейчас. Несколько человек в Сенсенберге, из старой гвардии. Здесь, во Вроцлаве, я уже успел завербовать с десяток новых.

– Подтверждаются слухи, – епископ смотрел на него из-под опущенных ресниц, – что ты привлекаешь их черной магией, что летят к тебе, как мотыльки на пламя. Жаловался Гайн фон Чирне, командир наемников, что с его хоругви[162] дезертируют прохвосты, один другого хуже. Но чтоб иоанниты? Потому что магистр фон Шлибен тоже жаловался.

– Я знаю, что тебе спешно, папочка. Поэтому и не перебираю, беру, что попало, ганджйа и гашш’иш сделают свое. Кто-нибудь еще на меня жаловался?

– Ульрик Пак, хозяин Клемпины, – в голосе Конрада зазвучала насмешка. – Но в другой области. Не узнаю тебя, сынок. Ты и барышня?

– Оставь это, епископ. А Пака утихомирь.

– Я уже это сделал. Не пришлось специально стараться. Возвращаясь ad rem:[163] итак, у тебя есть готовые люди. Они в состоянии будут обеспечить мне безопасность? Охрану? Если бы вопреки твоему мнению Рейнмар из Белявы всё-таки планировал на меня покушение?

– Рейнмар из Белявы не планирует покушение. Поэтому, если мои люди тебе нужны только…

– Не только, – прервал епископ.

Какое-то время они молчали. Из дамских палат слышался лай итальянского пёсика и мелодичный голос Гаунольдовны, осыпающей служанок бранью.

– Времена настали ненадежные и плохие, – прервал тишину Конрад из Олесницы. – А самое худшее еще впереди. Хватило нескольких еретических набегов, чтоб потрясти Силезию. Люди стали неустойчивыми, в худое время быстро забывают о десяти заповедях, о ценностях, о чести, об обязательствах, о клятвах. Слабые люди забывают о союзах, а самые слабые начинают искать спасения в договоре с врагом. Перестают помнить, что такое закон, что такое общественный строй, что такое amor patriae.[164] Падают духом. Забывают о Боге. О том, что они Богу должны. Ба, Бог с Богом, они осмеливаются забывать о том, что должны мне.

– Таких людей, сынок, – продолжил он после минуты молчания, – надо будет завернуть с неправильной дороги. Преподать им урок патриотизма. А если этого будет мало, надо будет…

– Убрать их из этой юдоли слёз, – закончил Стенолаз, – взвалив вину на демонов или гуситских террористов. Будет сделано, епископ. Лишь укажи и дай приказ.

– Такой ты мне нравишься, Биркарт, – вздохнул епископ. – Именно такой.

– Знаю.

Молчали оба.