Свет вечный

Гуситская Чехия свергла Люксембуржца с престола и нуждалась в новом короле. Прошенные Ягелло и Витольд отказали; в Чехию как их наместник отправился Корыбутович. Он въехал в Золотую Прагу в 1422 году, на святого Станислава.

На столичных улицах крики радости и здравицы. Прекрасная музыка для спеси и тщеславия. В музыке неожиданно разлад, фальшивые ноты. Вдруг из толпы послышалось: «Приблуда! Вон! Не желаем!» Дальше разочарование и злость, когда вместо королевского Града резиденцией оказывается небольшой дворец на Старогородском рынке. Потом общение с Табором. Жижка, его устрашающий единственный глаз и цеженное из-под оттопыренных усов: «Свободным людям король не нужен». Прага, злая, угрожающая, притаившаяся и порыкивающая, как зверь.

Это длится каких-то полгода. Ягелло, на которого надавил папа, приказывает племяннику возвращаться. Покидающего Прагу Корыбута никто не задерживает, никто не прощается со слезами на глазах. Но политическая игра продолжается. В Краков едут чешские послы. С просьбой, чтобы Корыбут вернулся, чтобы вернулся в Чехию как postulatus rex.[118] Ягелло категорически отказывает. Но Корыбут возвращается. Против воли короля. В 1424, накануне Благовещенья, он снова въезжает в Прагу. Титулуют его там «паном». Но не «королем». В Польше он проклят и лишен чести. В Чехии – неизвестно кто. Но Корыбут очень хочет кем-то быть. Замышляет заговор. Шлет послов и письма. Все время новых послов и новые письма. В 1427 году происходит катастрофа.

Будучи очевидцем пражских событий 1427 года, Рейневан не понимал побуждений Корыбута. Как и многие, он видел в молодом литвине кандидата на чешский трон. Поэтому совсем не понимал, что будущего короля гуситской Чехии побудило к сговору с людьми, которые будущее Чехии видели совсем иначе, людьми, готовыми на любые уступки и соглашения, лишь бы иметь возможность вернуться под крылышки Апостольской Столицы и в лоно христианства. Потом, после разговоров с Флютеком и Урбаном Горном, Рейневан стал мудрее и понял, что князёк был просто марионеткой. Куклой, за нитки которой дергали не примиренцы, не католические господа, но Витольд. Потому что именно Витольд Кейстутович, великий князь литовский, послал Корыбута в Чехию. Витольд хотел Чехию гуситскую лишь настолько, чтобы она не допустила на трон Люксембуржца. Чехию, признающую верховенство Рима лишь настолько, чтобы ее монарх был помазан папою. Другими словами: он хотел Чехию, королем которой мог стать он, Витольд, сын Кейстута. Стать коронованным властителем государства, простирающегося от Берлина до Брно, от Ковно до Киева, от Жмуди до Крыма.

Заговор раскрыл, перехватывая письма, Ян Рокицана, заклятый враг примиренцев. В Страстной четверг 1427 года забили колокола, а подбитая Рокицаной толпа двинулась на Старый рынок. Схваченный во дворце Корыбут мог говорить про счастье: хотя чернь ревела и жаждала крови, его только взяли под стражу, а через несколько дней после Пасхи вывезли из Праги. Ночью, замаскированного, чтобы предохранить от самосуда, если бы кто-то его узнал. В тюрьме в замке Вальдштайн он просидел до поздней осени 1428 года. Когда его выпустили, якобы благодаря заступничеству Ягеллы, то в Литву он не вернулся. Остался в Чехии. В Одрах, у Пухалы. Как…

«Вот именно, – подумал Рейневан. – Как кто?»

– Смотришь, – отозвался Сигизмунд Корыбут. – Я знаю, о чем ты думаешь.

– Прокоп унижает меня, – продолжил он через минуту. – После приезда едва парой слов со мной перекинулся. И двух пачежей разговор не длился. Даже бургграфа удостоил более продолжительной беседой. Даже конюших.

Рейневан молчал.

– Не может мне Прагу забыть, – проворчал Корыбут. – Но я требую уважения, черт возьми. Достойного уважения. В Одрах стоит тысяча польских рыцарей. Они прибыли сюда на мой клич. Если я отсюда уйду, они потянутся за мной. Не останутся в этой Богом проклятой стране, даже если бы Прокоп умолял их на колянях!

– Пан Ян из Краваж, – заводился князь, – принял причастие под двумя видами и сейчас является союзником Табора. Хозяин Йичина договаривался со мной, с князем. С Прокопом он не разговаривал бы вообще, руки не подал бы таборским головорезам и душегубам. А в сторону пражских мещан даже не плюнул бы. Союз с Краважем – это моя заслуга. И что я за это имею? Благодарность? Нет! Оскорбление за оскорблением!

Совсем сбитый с толку Рейневан сначала развел руки, потом поклонился. Корыбут шумно вдохнул воздух.

– Я был их последним властителем, – сказал он поспокойнее. – Последним властителем Чехии. После того, как они меня с позором выгнали, уже не нашли никого, кого могли бы таковым признать и провозгласить. Вместо возможности иметь добротное королевство, пребывающее в согласии с христианским миром, они предпочли погрузиться в хаос.