Свет всему свету

Старшим из англосаксов по возрасту и по чину был майор Уилби: высокий грузный мужчина с лысой головой и крупным мясистым лицом. Человек бурного действия, он почти не сидел в кресле, а все время метался по комнате. Майор явно был раздражен и раздосадован, хотя пытался скрыть это и сдержать свои чувства. Усевшись наконец в кресло, он начал доказывать Березину, что истинная справедливость присуща не массам, а лишь избранным и сильным личностям, способным руководить массами, подчинять их своей воле. Березин долго и убежденно возражал. Он говорил о силе масс, выигравших эту войну, об их могуществе и стойкости, о героизме советских людей, о Коммунистической партии.

Откинувшись в кресле, Уилби криво усмехнулся.

— Нет, нет, — качал он головой, — не верю в массы: конгломерат из песка и камня, просто конгломерат. Только у хозяина с кнутом такая масса становится силой.

— Вся история опровергает вашу мысль, — парировал Березин.

— История что кокотка, она непостоянна, — и Уилби извинительно взглянул на Олю и Власту, отошедших к окну.

— История — из тех видов оружия, — с философическим спокойствием доказывал Березин, — пренебрегать которым весьма опасно.

— Оставим историю, господа, — потирая лоб рукою, лавировал Уилби. — Даже самая организованная масса не идет к цели одной дорогой. Сколько единиц в ней, столько и направлений.

— Это верно! — поддакнул вдруг молчаливый англичанин, облизывая сухие губы. Сутулый, жилистый, длиннорукий, он малоподвижен и несловоохотлив. У него маленькая голова с костистой физиономией, надутые губы.

— Нет, мистер Джон Роу, неправда, абсурд! — повернулся к нему Березин. — Жизнь опровергает это.

— Скорее подтверждает, — по-прежнему упорствовал Уилби, бесцеремонно перебив начавшего что-то говорить англичанина. — Возьмите пулемет, отличный современный пулемет. Поставьте обычную стрелковую мишень с черным яблочком посредине. Ну, выпустите сто, двести, тысячу пуль. Это ли не организованная и целеустремленная масса! Но подойдите к цели. Если вы даже прекрасный стрелок, очень немногие пули окажутся в яблочке. Что поделать: закон рассеивания. Так и с людьми, с массами... Как ни направляй их, очень немногие достигнут цели, попадут в яблочко. Разве не так?

Подавшись вперед, Уилби усмехался, блестя глазами.

— Да это же бред! — наклонившись к Жарову, негромко произнес Максим, как только Григорий перевел тираду американца.

— Какая тут истина, — спокойно возразил Березин, — если вся философия построена на ложных посылках. Нельзя же законы физики механически переносить на законы общественной жизни, а уж если рассуждать, используя ваш образ, зачем же брать столь мелкую цель? Возьмите большую. Тогда и закон рассеивания потеряет значение: ничто и никто не минует цели.

— Таких целей не существует.

— Есть, и много таких целей: дружба народов, их стремление к миру, весь труд на их благо, наконец, коммунизм — вот цель, мимо которой не может пройти человечество, как бы ни было велико временное расхождение путей, по которым оно движется вперед.

— Пропаганда! — отмахнулся Уилби.

— А по-моему, крепко, — вмешался в разговор и лейтенант Мартин Ривер, коренастый блондин с твердым взглядом серых глаз. — Крепко и верно. У русских все построено на разуме, и все — для всех, а у нас — на игре страстей, и все — для немногих. Нет, я поддерживаю ваши мысли, — поднимаясь, обратился он к Березину. — Знаю, их одобрили б и все рабочие механического цеха в Нью-Йорке, где я до войны работал инженером. Ваше здоровье!

Четвертый из незваных гостей — лейтенант Фрэнк Монти. Рыжий долговязый офицер из тех янки, про которых говорят, что у них прежде всего замечаешь зубы. Вначале он был шумен, а потом приутих и заскучал. Улучив момент, подошел к Жарову с Якоревым и молча потянул их к двери. Обернувшись, Максим перехватил недовольный и завистливый взгляд Уилби, которого в чем-то опередили. Фрэнк провел офицеров в свою комнату, то и дело приговаривая по-немецки, видимо, привычное восклицание: «Айн момент!» В комнате, замусоренной окурками, консервными банками и обрывками бечевы и бумаги, — гора чемоданов. Монти снял один из них и, расшаркиваясь, самодовольно открыл крышку.

— Хотите, очень дешево! — предложил он по-немецки, указывая на часы.

Изумившись, Жаров отрицательно покачал головой.

— Айн момент, — и Фрэнк открыл второй чемодан, набитый дамскими подвязками. — Шедевр! — восхищался он своим товаром. — Уилби возьмет с вас в два раза дороже.

— Разве и он торгует? — поинтересовался полковник, делая вид, что это нисколько его не удивляет.

— О да, это наш малый бизнес, — разъяснил Фрэнк, — но мы делаем и большой бизнес: скупаем ценные бумаги. Сейчас вся армия торгует, и конкуренты на каждом шагу. Так как же? — возвратился он к подвязкам. — Шедевр?

Офицеры отказались и от шедевра. Тогда Фрэнк распахнул еще один чемодан — с иголками для швейных машин.

— Лучшие в мире! И не дорого.

Офицеры переглянулись. Он рассмешил их, Фрэнк Монти.

— Знаете, Фрэнк, — сказал Жаров, — война не торговля, наших офицеров не занимает купля-продажа.