Весной 14-го года, во время бури, на Азовском море погрузились на дно две песчаные косы с рыбачьими поселками. В это время у нас на Черноморском побережье земля стонала. Мне рассказывали охотники, как они от этих стонов бежали с лиманов и до поздней ночи провожали друг друга, боясь остаться наедине со страждущей землею. А летом было затмение солнца. От него осталось только пепельно-серебристое кольцо. Запылали небывалые зори, – не только на востоке и на западе, – весь горизонт загорелся зарею. Выступили на пепельно-сером небе бледные звезды. Скот во дворе затревожился: коровы мычали, собаки лаяли, стал кричать петух, куры забрались на насесты спать.
Потом наступили события, о которых все знают, – мобилизация, война…
Двоюродные сестры спешили в Петербург поступать на курсы сестер милосердия. Первое время я не знала, что делать с собой, сестрой милосердия не хотела быть, – казалось, надо что-то другое найти и осуществить. Основное – как можно дольше не возвращаться в город, как можно дольше пробыть одной, чтобы все обдумать, чтобы по-настоящему все понять.
Так проходит мучительная осень. Трудно сказать, что дала она мне, – но после нее все стало тверже и яснее. И особенно твердо сознание, что наступили последние сроки. Война – это преддверие конца. Прислушаться, присмотреться, уже вестники гибели и преображения средь нас.
Брат мой воевал добровольцем где-то на Бзуре. Мать не хотела оставаться одна в Петербурге – мне пришлось ехать к ней.
Ее любовь к Блоку (большая и безответная) в это время достигла наивысшего накала. Рождение внебрачной дочери, которой суждено расти без отца, развод с Кузьминым-Караваевым и война не прибавили оптимизма сердцу молодой женщины. Но скорее всего, именно тогда она впервые от собственных переживаний обратилась к человеческим невзгодам. Все больше и больше поэтесса говорила и писала о собственном покаянии, о жажде жертвы и стяжании Господа. Ее такая возвышенная и земная любовь к необыкновенному, единственному в своем роде человеку, каким являлся Александр Блок, неизбежно вернула ее к вере. Вспомним: Бог есть любовь…
Софья Борисовна Пиленко приводит следующие слова своей дочери:
Покупаю толстую свинцовую трубку, довольно тяжелую. Расплющиваю ее молотком. Ношу под платьем как пояс. Все это, чтобы стяжать Христа… помочь, нет, просто дать знать, что ОН есть. И в Четьих-Минеях, [5] в свинцовой трубке, в упорных, жарких и бесплодных молитвах на холодном полу – мое военное дело. Это для чего-то нужно, для войны, для России, для народа моего любимого… для народа нужен только Христос – я это знаю.
На эту же тему Елизавета Кузьмина-Караваева пишет и стихи:
Теперь я вновь бичую тело;
Обречена душа; прости.
Напрасно стать земной хотела —
Мне надо подвиг свой нести.
Мечтать не мне о мудром муже
И о пути земных невест;
Вот с каждым шагом путь мой уже,
И давит плечи черный крест…