Свет женщины

Я вернулся в кафе. Ее незанятый стул сиротливо пустовал. На сиденье стояла пепельница. Мой приятель из Лас-Вегаса все еще торчал у стойки, и я решил угостить его чем-нибудь для поднятия настроения. Кальвадос, к примеру, или тот же коньяк. Верблюжье пальто с высоким воротом, старая шляпа борсалино с широченными полями, лихо надвинутая на правую бровь, волосы, крашенные с особой аккуратностью, чтобы сохранить серебро седины на висках, – он был лет на тридцать старше моих первых воспоминаний: «бугатти», «делаж», а в кино – Джина Мане и Жан Мюра. Внушительный нос, прямо-таки мефистофельский, с горбинкой, и могучие ноздри. В черных оливках его глаз отражалась дряхлость Казановы, а нос, контрастируя с тревожно-тоскливым взглядом, решительно выдавался вперед, как бы в поисках подкрепления. Он исполнял в «Клапси» номер с дрессированными собачками и назавтра, вместе со своей труппой, состоявшей из ассистента, шимпанзе и восьми пуделей, собирался отправиться в турне по Мексике и Южной Америке.

– Это всемирно известный номер. Годы творческих усилий… Труд всей жизни. К сожалению, у меня постоянно сложности со страховкой. Видите ли… – Он приложил руку к сердцу. – Три микроинфаркта. Смрт.

– Как вы сказали?

– Это по-сербски: смрт. Я говорю на семи языках и должен вам заметить, что у славян, пожалуй, самое подходящее название для этого… Смрт по-сербски, смерть по-русски, смьерчь по-польски… Есть в этом что-то змеиное… У нас, на Западе, совсем другие звукосочетания, более благородные, что ли: la mort, la muerte, Tod… Но смрт… Будто какая-то мерзкая тварь ползет по ноге… опасней, чем самый ядовитый скорпион. И вообще, на мой вгляд, люди относятся к смерти чересчур почтительно.

– В английском death тоже есть нечто шипящее, – заметил я.

– Точно. Так что же вы делали после Лас-Вегаса?

– Я никогда не был в Лас-Вегасе.

– Да? Значит, это был кто-то другой и где-то в другом месте. Не важно, встречи – это всегда приятно. Приходите сегодня посмотреть мой номер в «Клапси». Я скажу, чтобы оставили для вас столик. Не каждый день встречаешь старых знакомых… Или заходите после, поужинаем. А? Вот моя визитка.

– Вы уже дали мне одну.

– Я живу неподалеку: отель «Кийон» на улице Боз-Ар. В половине первого ночи антракт между двумя отделениями, а мои выходы сначала в одиннадцать вечера, а потом в час. Наверняка там найдутся какие-нибудь общие знакомые…

– Я сегодня улетаю.

– Куда?

– В Каракас.

Совсем рядом какой-то молодой человек спросил телефонный жетон. Нет, о том, чтобы позвонить, и речи нет. Не могу я признаться, что не улетел, да еще и нахожусь поблизости.

– Приятная дама ваша спутница. Не хочу показаться нескромным… но со стороны это выглядело как разрыв.

– У вас наметанный глаз.

– О, это было несложно. Я сразу сказал себе: дело идет к концу.

– Верно. Cheers![2]

– Будьте! Официант, повторите. Я знал стольких женщин в своей жизни, что, можно сказать, всегда был один. Слишком много – все равно что никого.

– Глубокое замечание.

– Это как раз и навело меня на мысль сделать такой номер… Вы должны посмотреть, он того стоит.

– Как-нибудь, обязательно.

– К сожалению, скоро мне придется уйти со сцены. Эта страховка такая подлая вещь. Они кидают вас при первом же удобном случае. Единственное, что меня беспокоит во всем этом, – мой Мату-Гросу.

Королевский пудель навострил уши и поднял серую лысеющую морду.

– Вы, наверное, заметили, что он не сводит с меня глаз? Как будто понимает, что меня тревожит.

– Смрт, – сказал я.

– Точно. Он боится остаться один. Собаки всегда так тоскуют! А знаете, может, он еще умрет раньше меня, в его-то годы… Ему скоро четырнадцать.

– Ну да! И давно вы вместе?

– Тринадцать лет. Он жил у одной женщины, которую я очень любил. Она сбежала с каким-то каскадером – мальчишка, двадцать два года, – они любят опекать начинающих, это понятно, – и оставила мне Мату-Гросу, чтобы я не чувствовал себя таким одиноким… Он не состоит у меня в труппе: он не артист, просто друг. У меня всего восемь пуделей и шимпанзе. Жаль, что вы уезжаете…

Он порылся в портфеле и вытащил еще одну визитную карточку.

– Вы уже дали мне одну, – повторил я.

Он рад был любому лишнему подтверждению собственного существования.

Он вздохнул. Расплатился в баре. Мы долго жали друг другу руки на прощание.

– Может, еще встретимся где-нибудь… Очень рад был снова повидать вас. Очень.

– Я тоже.