- Это неплохая мысль, - сказала миссис Свифт. - Это действительно хорошая школа, и там принимают совсем маленьких. Джон имеет влияние там. Чем раньше она поступит туда, тем легче усвоит английский язык. И, кроме того, она поедет с нами на машине, и тебе не надо будет везти ее самой.
Розмари просто не знала, что ответить. Все было так неожиданно. Возбужденная Дженни прыгала на стуле от нетерпения.
- Просто не знаю, что сказать, - наконец сказала Розмари. - Это очень любезно с вашей стороны... но она кажется такой крошечной.
- Конечно, - ответила миссис Свифт. - Когда ты решишь, дай нам знать. Нет, Дженни, перестань об этом; люди не могут решать о каких-то важных делах без того, чтобы сначала не подумать об этом, иначе они могут сделать их неправильно.
Подали мороженое, и Дженни на некоторое время забыла о Кинзе, и разговор перешел на другие предметы. Вечер прошел приятно, и Розмари поднялась, чтобы идти домой.
- Мы проводим тебя, - сказала миссис Свифт, тоже поднимаясь.
- Дженни, дорогая, поднимись в номер и ложись спать.
- Хорошо, - ответила Дженни, которая, насладившись двумя порциями мороженого, была необычно любезна. Она обняла тетю и прошептала так, чтобы никто не слышал:
- Ты хорошо подумай об этом, да, тетя?
- Да, Дженни, хорошо. Я спрошу Бога, чтобы Он указал мне, как правильно поступить.
- Ты думаешь, Он укажет тебе к завтрашнему утру?
- Не знаю, Дженни. Это такое большое дело. Дай мне сроку два дня.
- Хорошо, попроси Его указать тебе, как можно скорее. Попроси Его, чтобы Он сказал: "Да".
- А ты не хочешь тоже попросить?
- Я не знаю как... я попытаюсь... До свидания, тетя!
- Спокойной ночи, Дженни!
Она освободилась из объятий девочки и вышла вместе с супругами Свифт на темную рыночную площадь. Обернувшись, тетя Розмари помахала Дженни, которая в ответ тоже помахала рукой.
Глава 4
Хамид с радостью приветствовал приход весны, потому что, каким бы ни был закаленным человек, нельзя привыкнуть к окоченевшим пальцам ног и рук, резким ветрам, дождю и снегу, пронизывающим тело. Но теперь все позади - солнце согревало и утешало, аисты строили гнезда на башнях, цветы покрыли горы, а вишневый и абрикосовый цвет делали долину прекрасной. Хамид, как и все живое в природе, подрос и был похож на пугало больше, чем когда-либо прежде. Одежда, которую дала ему сестра, износилась, но теперь это не имеет значения.
Довольный Хамид растянулся у своей палатки, облизывая запачканные маслом пальцы. Он внимательным взглядом смотрел на то, что происходило перед его глазами: Кинза подпрыгивая шла между Дженни и сестрой. Очевидно, они вышли, чтобы сделать покупки. Вдруг мимолетным взглядом он заметил то, что заставило его вздрогнуть. Он протер глаза и снова посмотрел. Нет, это не сон. Он побледнел, бросился в палатку и спрятался за плиту. Потом осторожно выглянул, как напуганный кролик из норы, и стал наблюдать, что будет дальше.
В дверях напротив стоял его отчим, уставившись на маленькую группу из трех человек, которые, не сознавая, что находятся под наблюдением, покупали апельсины. Затем, сделав шаг по направлению к ним, он уставился на Кинзу подобно тому, как могла бы смотреть змея на играющего крольчонка, выжидая момента укусить. Его острый глаз заметил все жесты слепой, ее счастливый лепет, хорошую теплую одежду. Он подошел так близко к Кинзе, что Хамиду показалось, что он вот-вот схватит ее. Но он не тронул ее. Он просто шел за ними незамеченным среди толпы. Хамид видел, как загорелись от гнева его глаза, и рот был сжат так крепко, как беспощадный стальной капкан.
Хамид пришел в себя от первого потрясения. Он стал рассуждать. Его отчим приехал на базар по делу и, несомненно, уедет из города в тот же вечер. Он не видел Хамида и не увидит, потому что в самый удобный момент он убежит в гору и останется там до темноты. За Кинзу он не чувствовал ни малейшего беспокойства. Кинза была в безопасности в доме английской сестры, которая любит ее и никому не отдаст. Ее дом - это крепость, куда его отец никогда не сможет проникнуть.
Пришел хозяин Хамида и удивился, найдя своего помощника под плитой, а не около плиты. Он дал ему подзатыльник, против чего Хамид не возражал, но урезал его плату на сантим, чем он очень возмутился. Но через минуту он забыл об этом, строя планы, как бы ему незамеченным проскользнуть через опасную зону и исчезнуть в горах.
Вскоре он был уже на мостовой и проворным шагом направлялся к городской стене, за которой начинались пологие холмы со скалистыми выступами. Серебристо-серые оливковые деревья были особенно прелестны в своем весеннем цвете. Посреди небольшой лужайки росло особо красивое дерево. Это была вся в цвету вишня, белая, как морская пена, как снег на вершинах горы, как белая страница в книжке английской сестры, которая обозначала прощенное чистое сердце. "Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят", - этот стих мальчишки