Свет золотой луны (сборник)

Они решили навестить Кузьминск. Монастырь застали в самом плачевном состоянии. Коммуна в монастыре просуществовала недолго. Почувствовав вкус экспроприации чужих плодов труда как узаконенного грабежа, коммунары не очень-то сами хотели трудиться. Они пили, дебоширили, устраивали митинги по любому поводу и вскоре все хозяйство пришло в такой упадок, что коммуну пришлось распустить, а часть монастырских корпусов отдать под столярную артель. В некоторых корпусах остались жить коммунары, продолжая пьянствовать и бездельничать. Они попробовали сунуться к артельщикам, но те им задали такую трепку, что всякая охота распространять свои прогрессивные методы коммунистического хозяйствования на трудолюбивых столяров отпала. Монастырский сад уже не плодоносил. Он зарос крапивой, и в нем паслись коровы живших на окраине города мещан. Побыв какое-то время в Кузьминске, Анна с Акулиной опять вернулись в губернский центр и устроились работать в городскую больницу, Акулина прачкой, а Анна сиделкой. По воскресным и праздничным дням они продолжали ходить в кафедральный собор на службы и петь на клиросе. Но вскоре власти передали кафедральный собор обновленцам, и девушки перешли в Преображенский храм, находящийся в двух кварталах от кафедрального. С ними перешли и многие прихожане, так что обновленцы служили в полупустом храме, куда лишь изредка, и то по незнанию, заходили приезжавшие в город за покупками или торговать на базаре крестьяне. Преображенский храм, напротив, был всегда полон народа. Это бесило обновленцев, и они жаловались городским властям, наговаривая, что Преображенский собор является гнездом контрреволюции и рассадником черносотенного ретроградства. Правящий архиерей, посаженный в тюрьму еще в восемнадцатом году, умер в пересыльной тюрьме. Святейший патриарх назначил другого епископа, но его арестовали еще в Москве, сразу после хиротонии. Епархия, не дождавшись архипастыря, остро ощущала свое сиротство перед происками обновленцев. Вскоре пришли вести из Москвы об аресте патриарха Тихона и о том, что его собираются судить за контрреволюцию. В тревожном ожидании еще худших событий пронеслись слухи, что в город прибыл архиерей. Православные воспрянули было духом, но, как потом оказалось, это был обновленческий епископ Иаков, бывший священник уездного города Сорокинска. Незадолго перед революцией этот Иаков за какие-то провинности был запрещен в служении. Потом архиерей помиловал его и назначил вторым священником в Сорокинск. Здесь помилованный батюшка, вместо того чтобы с благодарностью Богу совершать свое послушание, стал плести интриги против настоятеля. За такую неблаговидную деятельность архиерей вновь хотел отправить отца Иакова под запрет, но произошла революция, и архиепископ сам угодил в тюрьму. Узнав об этом, отец Иаков тут же прибыл в губернский центр и стал без всякого указа служить в кафедральном соборе, воспользовавшись тем, что почти все духовенство было под арестом. Когда в город входили войска Красной армии, отец Иаков, взойдя на ступени соборной паперти, кричал проезжавшим мимо собора эскадронам красной кавалерии:

– Братья и сестры! Зрите! Вот архангелы революции на конях во имя Господа сокрушают колесницы гонителя фараона-царя. Да будут благословенны эти красные орлы, воспарившие над мраком царизма. Ура!

Вскоре Иаков уехал в Москву делегатом на съезд обновленцев, и вернулся оттуда уже епископом. Он гордо разъезжал по городу в открытой коляске вместе с женой-епископшей, вызывая гнев народа. Люди плевали ему вслед. Как-то секретарь обновленческой консистории сказал Иакову:

– А вы, владыко, знаете, что народ вам вслед плюет?

На это Иаков, рассмеявшись, ответил:

– Христос тоже терпел оплевание и заушение.

В народе обновленческого епископа прозвали Яшка-галифе – за то, что тот любил прогуливаться по городу, одетый в начищенные до блеска хромовые сапоги и офицерские брюки галифе.

Вызывающее поведение Яшки-галифе оттолкнуло остатки его и так немногочисленной паствы, и он вознамерился прибрать к своим рукам Преображенский храм.

Анна с Акулиной стояли на клиросе храма. Шло чтение часов перед началом литургии, и тут в храм вбежал церковный сторож Иван Матвеевич и закричал, перебивая чтение псалмов:

– Православные! Яшка-галифе, антихристов слуга, идет в храм!

Из алтаря выглянул старенький отец Иаков и, боязливо перекрестившись, вновь скрылся в алтаре. День был будничный, народу в храме стояло немного, в основном женщины. Анна с Акулиной переглянулись и, не сговариваясь, пошли торопливым шагом к выходу из храма. За ними потянулись и другие прихожанки. Когда они вышли на церковную паперть, по ее ступенькам уже поднимался Яшка-галифе в муаровой рясе, с большой серебряной панагией на груди.

Он шел нарочито медленной, важной поступью. Позади него вышагивали две девицы, а за ними обновленческий протодиакон и секретарь консистории. Яков поднялся на амвон и, указывая на толпу прихожанок, сказал своим спутникам: