— Слушай, Линнет! Я хочу попросить тебя кое о чем. Небольшая услуга — и больше я тебя не побеспокою. Нас с Мартином связывает деловая сделка. И конечно, каждый преследует свой интерес. Мне пригодилась бы кое-какая информация. Он сегодня придет домой с некими бумагами, на которые я очень хотел бы взглянуть. Они будут у него в дипломате, и мне нужно их увидеть.
— Нет! Не могу! Не могу!
— Ну-ну, перестань! Это же раз плюнуть! Когда Мартин уходит переодеваться к ужину, где он обычно оставляет дипломат?
— В кабинете… Но не могу же… Дипломат все равно заперт…
— В кабинете… А кабинет прямо под твоей комнатой?
— Я не могу!
— Дорогая моя, я стараюсь держать себя в руках, однако, если ты не перестанешь нести вздор, того и гляди рассержусь. Ты ведь не любишь, когда я сержусь, правда? Никогда не любила.
Линнет задрожала всем телом. Ей вспомнилось все — яркие, отчетливые картинки, мучительные образы. Тот, кто не видел Глена в гневе, вряд ли поверил бы, насколько он бывает страшен.
Он рассмеялся.
— Ну вот и договорились! Сделай, что велено, и все будет хорошо. Значит, так: пока Мартин переодевается, ты пойдешь в кабинет, поставишь дипломат на подоконник и отопрешь окно. Больше ни о чем не прошу! Когда Мартин вернется с ужина, дипломат будет уже на столе, и твой муж ни о чем не догадается. Ну и если случайно забредешь в кабинет после десяти вечера и запрешь окно, будет здорово.
Перепуганная насмерть, она все же выдавила:
— Я не могу…
— Что ж тут сложного?
— Я, конечно, плохо разбираюсь в делах, — ответила Линнет, теребя пальцы, — однако не так глупа, как ты думаешь. Ты увидишь бумаги и заработаешь на этом, а Мартин, соответственно, потеряет…
— Совершенно верно! Причем кругленькую сумму! Раз уж ты такая умница — представь теперь, сколько он выложит, чтобы спасти твою репутацию и избавить от скамьи подсудимых. Не говоря уже о сыне — чтобы его не объявили незаконнорожденным. Сдается мне, тут Мартин не поскупится. Он же тебя любит, правда?
— О да…
— И мальчика?
— Ох, Глен!
— Я тебя и правда убью, если будешь называть меня Гленом! Повтори-ка, только правильно! Ох, Грег!
Она повторила сдавленным шепотом.
— Так-то лучше. Сумма, которую потеряет Мартин, — это плата за безопасность жены и сына, за мир и спокойствие в семье. Думаешь, он пожалел бы денег, если бы знал? Нет, конечно! Вдвое больше заплатил бы! Я сам удивляюсь, почему так мало прошу — не мой размах.
Линнет Окли не сводила с гостя глаз. Нет, ей не под силу противиться Глену, она уступит — изначально было понятно. Она не может потерять Мартина! И ни за что не сядет в тюрьму. Мартин ей не позволит. За нее и за Марти он отдаст любые деньги. Деньги не главное.
И она спросила заискивающе:
— Если я соглашусь, ты обещаешь… точно-точно ли ты обещаешь ничего не говорить Мартину?
Грегори Порлок расхохотался.
— Дорогуша, мне совсем не выгодно посвящать его в курс дела! Это даже ты могла бы сообразить!
Глава 10
Обратно в Милл-хаус доехали в тишине и спокойствии. Мартин Окли сел впереди рядом с шофером и не проронил ни слова. Заднее сиденье было целиком в распоряжении Доринды. Она устроилась в уголке с подушечкой и теплым пледом, смотрела на проплывающих мимо прохожих и ощущала прилив благодарности. Мартин Окли точно не Подлый дядюшка — уже хорошо! Он всего лишь Марти, только взрослый и успешный. Та же бледная кожа, мрачный взгляд и манера то и дело нервно хмуриться, совсем как Марти, когда замышляет недоброе. Правда, в отличие от разговорчивого сына, мистер Окли был молчалив, за что Доринда также была благодарна.
Правильно она не послушала Джастина и не стала увольняться — работа обещала быть вполне приятной. Ее опыт, хоть и не слишком богатый, подсказывал, что работодатели замкнутые и немногословные — на вес золота. В основном они как одержимые рвутся общаться. Доринда мысленно поздравила себя и подумала, что Джастин зря ее отговаривал — если нашла неплохое место, надо за него держаться, а то займут — претенденток море.
Доринда нащупала брошку. Потом сняла, полюбовалась и, тепло улыбаясь, снова надела. До чего же мило с его стороны! А она даже не поблагодарила по-человечески — побоялась разрыдаться у всех на виду в ресторане. Вот уж чего-чего, а слез в общественном месте Джастин точно бы не одобрил — это, по его мнению, несмываемый позор. Поэтому в ресторане она предпочла молчать. А сейчас решила, что после вечернего чая напишет Джастину письмо.
Однако когда села писать, долго ничего не выходило. Она извела довольно много бумаги и времени. Затем торопливо настрочила, стараясь не задумываться:
«Джастин, не думай, что я неблагодарная! Это неправда! Мне в жизни не делали такого замечательного подарка! Я просто боялась, что расплачусь и ты тогда больше не будешь со мной разговаривать.