Светящееся пятно

— Непостоянство суждений всегда считалось чисто женским качеством, но я никогда не понимала, почему джентльмены не могут позволить себе подобную вольность.

Положив вязанье в цветастую ситцевую сумочку — подарок на день рождения от племянницы Этель — и игнорируя поднятые брови Фрэнка Эбботта, она последовала за инспектором.

В гостиной царило молчание, длившееся по меньшей мере минут пятнадцать. Мистер Тоут сидел в том же кресле, которое занял после обеда. На коленях у него лежала газета, но он уже давно в нее не заглядывал. Мойра, Доринда и Джастин расположились на диване справа от камина. Мисс Мастермен сидела на диване, стоявшем напротив, кутаясь в плотный байковый халат и судорожно вцепившись в него руками, явно стараясь унять дрожь. Она расположилась на том самом месте, которое недавно служило наблюдательным пунктом мисс Силвер.

В другом углу миссис Тоут откинулась на спинку кресла. В ее лице не было ни кровинки, если не считать покрасневших век. У нее перед глазами маячила миссис Оукли, рыдающая над телом Порлока. Сломить ее не составит труда. Если полиция арестует мистера Оукли, она расскажет все. «А мне придется давать в суде показания о том, что я слышала — под присягой». Это было хуже кошмарного сна. Миссис Тоут закрыла глаза, чтобы не видеть мистера Оукли, метавшегося взад и вперед по комнате, как зверь по клетке.

Мистер Мастермен неторопливо покуривал одну сигарету за другой, усевшись в кресло, которое после обеда занимала его сестра, прикрывавшая лицо газетой и о чем-то все думавшая.

Мойра Лейн тоже курила. На валике дивана рядом с ней стояла пепельница с кучкой окурков. Ее щеки полыхали ярким румянцем. Доринда, напротив, была очень бледной. Она совсем съежилась, притулившись в углу, и очень обрадовалась, почувствовав на плече теплую сильную руку Джастина.

Констебль Джексон, сидя на стуле у двери, думал о душистом горошке, который посеял осенью в канаве и который дал крепкие многообещающие ростки высотой в четыре дюйма. Он надеялся получить приз на июльской выставке цветов и уже очень живо представлял себе плотненькие стебли дюймов в двенадцать-четырнадцать, унизанные большими яркими цветами.

Пока Джексон размышлял о рекордном количестве цветов на стебле, дверь открылась, и в гостиную вошел старший инспектор Лэм в сопровождении маленькой пожилой леди, которая приходила за миссис Тоут, и сержанта Эббота, в котором за милю можно было опознать лондонского франта. Вон как волосы блестят — интересно, сколько денег он тратит на всякие кремы и бриолины… От этих мыслей констебль вынужден был отвлечься и почти машинально вскочить при появлении старшего инспектора.

Все сразу насторожились. Миссис Тоут открыла глаза. Мистер Оукли, только что дошедший до дальнего конца комнаты, повернулся и застыл как вкопанный. Все ждали, что последует дальше.

Лэм подошел к Мартину Оукли и положил ему руку на плечо.

— Вынужден препроводить вас в участок. Имеется свидетель, заявивший, что после вашего телефонного разговора с мистером Кэрроллом, когда вы предупредили, что придете повидать его, кто-то вошел во двор и бросил гравий в окно спальни Кэрролла. Он открыл окно и окликнул: «Это вы, Оукли?» На что последовал ответ: «Не стоит переговариваться через окно. Спуститесь, и мы все обсудим». Если угодно, можете сделать заявление, но предупреждаю, что все сказанное вами, будет зафиксировано и может быть использовано в качестве улики.

Мартин Оукли уставился на него. За последние три дня он превратился в карикатуру на самого себя — настолько он весь осунулся.

— Это арест? — спросил он. — Но вы не можете… я ничего не сделал… Господи, моя жена этого не перенесет!

Мисс Мастермен вместе с остальными наблюдала за этой сценой, судорожно вцепившись в воротник халата. Мисс Силвер видела, как она вздрогнула при слове «арест». Когда Мартин Оукли сказал «моя жена этого не перенесет», мисс Мастермен что-то пробормотала себе под нос, встала и застыла, как деревянная статуя.

Мисс Силвер показалось, что она произнесла слова: «О нет… Я не могу». Но прежде чем Лэм успел заговорить, мисс Мастермен повторила их, причем на сей раз таким громким и резким голосом, что все сразу же повернулись к ней.

— О нет! Я не могу!..

Она шагнула вперед, протянув руку, словно двигалась в темноте.

— Моя сестра больна! — заявил Джеффри Мастермен.

Он тоже поднялся, но прежде чем успел двинуться с места, Фрэнк Эбботт взял его за локоть и спокойно осведомился:

— Вы так думаете?

Мисс Мастермен, проходя мимо них, посмотрела на брата, пробормотав:

— Так нельзя.

Если Мастермен даже попытался сделать движение, этого никто не заметил: рука Фрэнка крепко его удерживала.

— Она всегда была немного неуравновешенной, — продолжал Мастермен. — Я уже давно опасался чего-то в таком роде. Позвольте мне отвести ее в спальню.