В Севастополь пришла беда. Враги окружили город-крепость, поступил приказ: матросам сойти на берег, корабли затопить – преградить противнику путь в бухту, задержать его. Легко сказать – сойти с корабля, судно затопить. Ах, как тяжело моряку услышать эти слова, для него вся жизнь на корабле. А ещё страшнее потопить свой морской дом. То, чему радовались, чем гордились, – отдать воде? Матросы дрались на суше за море, за корабли, за гордость российскую, за честь морского флота, дрались и погибали. После боя люди видели странную картину: убитые солдаты лежали на земле, будто прощаясь с нею, а матросов нет. Говорили, что по ночам мёртвые матросы уходили в воду. Уходили и стеной становились там под водой у своих кораблей. Через такую стену вражеский корабль не мог пройти. Мертвые матросы крепко, по-братски держались за руки и не пустили врага… Так было под водой синей бухты Северной.
Многое может рассказать море севастопольское, многое может рассказать камень севастопольский, только надо уметь слушать. Не безликой была земля эта. По ней ходил ловкий сильный матрос. Кошкой звали. И вправду, он был словно кошка.
Уходил, уползал Кошка вглубь вражеских траншей. Не одного рядового, не одного офицера живьем захватил, к своим приволок…
Говорят, поймали все-таки враги матроса. Поймали и повели. Улыбаясь, стоял Кошка и молчал. Офицер дал приказ стрелять, матрос Кошка улыбнулся и показал на берег. А берег был крутой, и внизу шумело море. «Братки, нельзя меня стрелять здесь, матрос должен в воде погибнуть. Слушай, камрад, я – матрос, ставь меня на край, не дай умереть без чести». Команда «Огонь!», и матрос исчез. Море заволновалось, зашумело, приняло матроса, бережно с волны на волну перекладывая, покачивая, обмывая солёной водой, назад к своим понесло. Вынесло море матроса Кошку на берег, положило и отхлынуло, замерло. Тогда подняли Кошку друзья, перевязали. Встал Кошка на ноги и снова на бастион пошел.
Советская власть приходила на Крымский полуостров дважды: в декабре 1917 года, а потом в ноябре 1920.
Революция, гражданская война. В конце 1917 года, как вспоминал Волошин, «волна всеобщего развала достигла Крыма и сразу приняла кровавые формы. Когда я первый раз подъезжал из Коктебеля к Феодосии, под самым городом меня встретил мальчишка, посмотрел на меня, свистнул и радостно сообщил: „А сегодня буржуев резать будут!“».