— Что еще он показывает тебе?
Денни нахмурился:
— Вывески. Все время показывает какие-то дурацкие вывески. Я не могу их прочитать.
— А как ты думаешь — зачем он это делает?
— Не знаю. — У Денни вдруг просветлело лицо. — Но папа и мама учат меня читать, я здорово стараюсь.
— Так теперь ты сможешь прочитать вывеску?
— Да, я хочу научиться читать. И вывески тоже.
— Тебе нравится Тони?
Денни взглянул на мозаичный пол и ничего не ответил.
— Так как, Денни?
— Трудно сказать, — заговорил наконец мальчик, — я привык к нему и надеюсь, что он будет приходить ко мне и показывать что-нибудь хорошее, особенно после того, как папа и мама перестали думать о РАЗВОДЕ. — Взгляд Эдмондса стал пристальнее, но Денни не заметил этого, он уставился в пол, сосредоточившись на своих мыслях. — Только в последнее время Тони показывает мне нехорошие вещи, страшные, какие я видел вчера в ванной. Эти вещи… они делают мне больно, как от укусов ос, они жалят меня от сюда. — Он приложил палец к виску, словно пародируя самоубийство.
— Какие вещи, Денни?
— Не помню! — выкрикнул он в приступе страха. — Я бы сказал вам, если бы мог. Наверно я не могу их припомнить, потому что они настолько плохие, что я не хочу
их запоминать. Единственное, что я помню, когда просыпаюсь, это слово ЬТРЕМС.— А что это такое?
— Не знаю, я видел это слово в зеркале.
— Денни!
— Да, сэр.
— Можешь ли ты вызвать Тони сейчас?
— Не знаю, он не всегда является на вызов. И я не уверен, что хочу видеть его снова.
— Попытайся, Денни, я буду рядом.
Денни глянул на доктора с сомнением, тот поощрительно кивнул. Денни испустил долгий, печальный вздох.
— Не знаю, подействует ли. Никогда еще не вызывал его на глазах у других. К тому же Тони не всегда появляется.
— Ну, не появится — не надо. Просто я хочу, чтобы ты попытался.
— О’кей.
Денни бросил взгляд на медленно покачивающиеся мокасины доктора и направил мысли на папу и маму. Они где-то рядом… прямо за этой стеной с картиной. В приемной, где они ожидают его. Сидят рядышком и не разговаривают. Листают журналы и беспокоятся за него.
Он сосредоточился еще сильнее, наморщил лоб, пытаясь разобраться в мыслях мамы. Это делать труднее, если ее нет рядом. Затем у него в мозгу прояснилось — мамочка думает о сестре. Своей сестре, которая умерла. Мамочка думает о том, что главной причиной, почему ее мать стала такой
старой наседкой, послужила смерть ее сестры. Когда она была маленькой девочкой, ее
Но Тони не было. Только его голос. Когда он стал удаляться, Денни последовал за ним во тьму, провалившись в какую-то волшебную дыру между качающимися мокасинами доктора. Он летел сквозь гулкие мерные удары, пролетев мимо ванны, проплывшей рядом в молчаливой тьме, через ее край перевалилось что-то ужасное, приведшее Денни в содрогание; летел мимо мелодичного перезвона церковных колоколов, мимо часов под стеклянным куполом…
Затем темноту пронзил луч света, сплошь в паутине. При его слабом свете он различил под ногами цементный пол, сырой и осклизлый. Откуда-то неподалеку слышался ровный механический гул, приглушенный и не страшный. Усыпляющий. Такие вещи не припомнишь, подумалось Денни в сонной одури.
Когда его глаза привыкли к сумеречному свету, он впереди увидел Тони, вернее, его силуэт. Тони смотрел на что-то, и Денни напряг зрение, чтобы разглядеть это.
Конечно, как же он мог не узнать своего папу, лаже в тусклом подвальном свете. Папа стоял на коленях на холодном полу, освещая фонариком старые картонные коробки и деревянные ящики. Они были заплесневелые и ветхие. Некоторые из них. были разбиты, и их содержимое вывалилось на пол: газеты, книги, обрывки документов, похожие на счета. Папа разглядывал их с огромным интересом. Потом он направил луч света в другую сторону — луч выхватил еще одну книгу, большую белую книгу в кожаном переплете, перевязанную золоченой бечевкой.
Это был альбом для газетных вырезок. Денни захотелось крикнуть, запретить отцу трогать эту книгу.