Светящийся

Майк исчез из дома, когда Джеку было двенадцать лет. Через год после этого внезапно умер отец, скончавшийся от обширного инфаркта в то время, когда готовил пациента к операции. Он повалился на пол в своем медицинском белом балахоне, умерев раньше, чем ударился о черно-красные больничные плиты пола. И спустя три дня этот беспутный человек-привидение ушел из жизни Джека.

На могильном камне надпись гласила: Марк Энтони Торранс, любящий отец. К этой эпитафии Джек добавил бы: он умел играть в «Поехали на лифте». После него осталось порядочно страховых денег. Они были получены как раз в то время, когда перестали поступать счета за выпивку. В течение пяти лет семья была богата, почти богата.

В поверхностном и беспокойном сне Джеку привиделось как бы отраженное в стекле лицо отца, нет, не отца, а лицо малыша с широко раскрытыми глазами и невинным ртом-бантиком — малыша, сидевшего в гостиной и играющего с машинками в ожидании отца, своего бога, который подбрасывал его до потолка с громовым смехом и криком: «Поехали на лифте!» И вдруг лицо малыша превратилось в лицо Денни, так похожее на его собственное в детстве, только у Джека были голубые глаза, а у Денни — облачно-серые. И Джеку вдруг послышался его собственный голос, пьяно канючивший: «Денни, что с тобой! Ты в порядке? О Боже, твоя бедненькая рука…» И это лицо превратилось в ошеломленное лицо мамы, избитое и кровоточащее. И мама говорила:

— …от твоего отца. И повторяю, слушай сообщение чрезвычайной важности от твоего отца. Пожалуйста, оставь настройку или настрой приемник на волну Счастливого Джека. Повторяю.

Голос заглох. Обезличенные голоса эхом прокатились по бесконечному, окутанному туманом тоннелю. Где я? Куда меня занесло? Или я опять брожу в сомнамбулическом сне?

— Извините, мистер Ульман, — это, случайно, не ваш… офис с картотечными шкафами, книгой предварительных заявок на будущий год на столе и доской для ключей, аккуратно развешанных по своим крючкам

все ключи на месте, кроме одного. Какого ключа нет? Кто взял ключ от американского замка? Если мы поднимемся наверх, то, вероятно, увидим

и большой рацией на полке.

Джек включил радио. Послышался треск. Он принялся крутить ручку настройки. Обрывки музыки, новостей, воскресной проповеди и сводок погоды. И другой, хорошо знакомый голос, заставивший его остановить стрелку настройки. Это был голос его отца:

— …убей его, ты должен убить его, Джеки. И ее тоже. Каждый истинный художник должен пострадать. Ибо каждый убивает тех, кого любит[9]. Ибо они вечно посягают на твою свободу, хватают тебя за руки и тащат назад. Убей их. В данную минуту твой сын находится там, где ему не положено. Шкодничает, проклятый щенок, сучий выродок. Отлупи его тростью, Джеки, отделай до полусмерти. Хорошенько напейся, мой мальчик, и сделай это. Потом мы сыграем с тобой в «Поехали на лифте». Ты должен проучить его и ее тоже. Ибо каждый художник должен пострадать. Ибо каждый убивает тех, кого любит…

Голос отца усилился до крика, до свинячьего визга, утратил человеческое звучание — злобный, сводящий с ума визг привидения-бога, бога-свиньи.

— Нет! — завопил в ответ Джек. — Ты умер, ты лежишь в могиле, а не во мне.

Он знал, что вытравил из себя все отцовское, и отец не имел права возвращаться к нему, прорываясь в отель по радио через две тысячи миль из городка в Новой Англии, где жил и умер.

Он высоко поднял рацию и швырнул ее на пол — как в игре «Поехали на лифте». Радиодетали и лампы приемника разлетелись по полу, голос отца пропал, и только голос самого Джека продолжал звучать в холодной реальности:

— Ты умер, ты мертв, мертв.

Сверху послышались торопливые шаги Венди и ее испуганный крик:

— Джек, Джек, что случилось?

Он стоял, тупо уставившись на разбитую рацию, словно очнувшись от сна. Теперь для связи с внешним миром у них остался только снегоход. Он поднял руки и потер виски.

У него разболелась голова.

22. В оцепенении

Венди сбежала по лестнице в одних чулках, перепрыгивая сразу через две ступеньки. Она не глянула вверх, на лестничную площадку третьего этажа, иначе бы увидела Денни, который стоял там молча и недвижно, вперив невидящий взгляд в пустоту, засунув по детской привычке большой палец в рот. Воротник и рубашка на плечах были мокрыми, а на шее и ниже подбородка виднелись темные синяки.