Светила

– Как давно? – расспрашивал Нильссен. – Когда?

– Два. – А-Су поднял два пальца.

– Два года назад! – ахнул Мэннеринг.

– Сколько? Сколько золотишка-то? – допытывался Нильссен.

– Много тысяч.

– Но сколько именно – четыре? – Нильссен поднял четыре пальца. – Четыре тысячи?

А-Су пожал плечами: он не знал.

– А вы как об этом проведали, мистер Су? – поинтересовался Фрост. – Откуда вам известно, что мистер Уэллс нарыл в Данстане «билет домой»?

– Я спросить эскорт, – объяснил А-Су.

– И банку не доверился! – воскликнул Мэннеринг. – Чарли, ты представляешь? Не доверился банку!

– А чей эскорт? «Гиллиганз»? Или «Грейсвуд и Спирз»? – полюбопытствовал Нильссен.

– «Грейсвуд и Спирз».

– Итак, Кросби Уэллс нашел в Данстане золотую жилу и нанял «Грейсвуд и Спирз», чтобы переправить добычу с прииска? – уточнил Фрост.

– Да, – кивнул А-Су. – Очень хорошо.

– То есть Уэллс все это время сидел на золотом дне! – покачал головой Нильссен. – И это действительно были его деньги! А мы-то никто не верили.

Мэннеринг указал пальцем на А-Цю.

– А как насчет вот этого? – спросил он. – Он все знал?

– Нет, – отозвался А-Су.

– Тогда нам-то что, черт подери, за дело до всей этой истории? Это ж его работа, помните – его работа, все то, что нашлось в хижине Кросби! Слитки, переплавленные Джонни Цю собственноручно!

– Может, они с Кросби Уэллсом стакнулись? – предположил Фрост.

– Это так? – переспросил Нильссен. Он указал на А-Цю и повторил: – Они с Кросби Уэллсом были заодно?

– Он не знать Кросби Уэллса, – отвечал А-Су.

– Ох, господи ты боже мой, – вздохнул Мэннеринг.

Харальд Нильссен переводил испытующий взгляд с одной китайской физиономии на другую, словно рассчитывая уличить этих двоих в тайном сговоре. Нильссен относился к китайцам с большим подозрением, поскольку ни с одним не был знаком лично; его убеждения на эмпирическом опыте не основывались, и, на самом-то деле, опыт зачастую безоговорочно доказывал их ошибочность, хотя никакие опровержения не способны были изменить его образ мыслей. Он давным-давно решил про себя, что китайцы – народ вероломный и двуличный, и только так их и воспринимал, какие бы уж доказательства обратного ни подбрасывала ему жизнь. Теперь, глядя на А-Цю, Нильссен вспомнил про теорию заговора, изложенную ему Джозефом Притчардом несколькими часами ранее. «Если нас подставили, то его, возможно, тоже».

– Кто-то за всем этим стоит, – проговорил Нильссен. – Кто-то еще тут задействован.

– Да, – кивнул А-Су.

– Кто же? – нетерпеливо воскликнул Нильссен.

– Да ты от него никакого толку не добьешься, – вмешался Мэннеринг. – Зря только время теряешь, точно тебе говорю.

Но «шляпник», вопреки ожиданиям, ответил, и слова его ошеломили всех присутствующих.

– Те Рау Тауфаре, – произнес он.

Венера в Козероге

Глава, в которой вдова делится своей философией удачи; надежды Гаскуана терпят крах, а мы узнаем нечто новое о Кросби Уэллсе.

Выйдя из «Гридирона», Обер Гаскуан направился прямиком в гостиницу «Путник», обозначенную раскрашенной вывеской, что болталась на двух коротких цепях на выступающем брусе. Никаких слов на вывеске не было, лишь нарисованный силуэт пешехода с высоко вздернутым подбородком, с оттопыренными локтями и узелком на плече – под стать Дику Уиттингтону[39]. По лихой развязности его позы разумно было предположить, что эти меблированные комнаты предназначены исключительно для мужчин; и действительно, заведение в целом словно бы подчеркнуто отмежевывалось от всего женского, о чем наглядно свидетельствовала медная плевательница на веранде, уборная под навесом во дворе и отсутствие штор. Но на самом-то деле то были признаки скорее экономии, нежели сознательной политики: гостиница «Путник» не проводила различия между полами и твердо придерживалась правила не задавать жильцам лишних вопросов, ничего им не обещать и взимать лишь самый низкий тариф за ночь. При таких условиях человек, разумеется, готов много с чем мириться; именно так и рассудила миссис Лидия Уэллс, проживающая ныне в гостинице, истинный гений по части бережливости.

Лидия Уэллс вечно принимала томные позы, чтобы со смехом встрепенуться, стоило кому-нибудь приблизиться. Гаскуан застал ее в гостиной «Путника»: Лидия возлежала на диване, покачивая пальцем ноги тапочку, вальяжно отведя одну руку и запрокинув голову на подушку; в другой руке она сжимала роман карманного формата, как если бы книга была необходимым аксессуаром обморока. Ее нарумяненные щеки и возбужденный вид были сфабрикованы за несколько секунд до появления Гаскуана, хотя он о том и не подозревал. Все это наводило его на мысль, как Лидией и задумывалось, будто читает она нечто пикантно-непристойное.