Светила

А-Цю ответил непонимающим взглядом и не произнес ни слова. Ответ дал А-Су:

– Лидия Уэллс говорить по-кантонски.

– Да? – жадно переспросил Нильссен, стремительно развернувшись. – И что же она сказала?

А-Су оценивающе воззрился на него:

– «Однажды я вернусь и убью тебя. Ты убить человека. Он умирать – и ты умирать. Однажды я вернусь и убью тебя».

Глаза Нильссена расширились; следующий его вопрос так и не прозвучал. Он обернулся к Анне: та с легким недоумением глядела на А-Су. Чарли Фрост недовольно хмурился.

– А Стейнз тут вообще при чем? – возмутился один из старателей.

А-Су покачал головой.

– Не Стейнз, – тихо промолвил он. Он резко вскочил с подушки и, скрестив на груди руки, подошел к окну.

– Не Стейнз? – переспросил старатель. – А кто ж тогда?

– Фрэнсис Карвер, – ответствовал А-Су.

Поднялся возмущенный ропот.

– Фрэнсис Карвер? Тоже мне сеанс – он же даже не мертв! Да с Карвером я и сам поговорить могу – достаточно лишь в дверь к нему толкнуться!

– Но он же в «Резиденции», – возразил кто-то. – Это в пятидесяти ярдах от нас.

– Не в том дело.

– Ну то есть никак нельзя отрицать, что нечто странное…

– Я и сам мог бы с Карвером потолковать, – упрямо твердил свое старатель. – Для этого мне медиум без надобности.

– Да, а как насчет лампы? Лампу-то чем объяснить?

– Она через всю комнату проскакала!

– Она левитировала.

А-Су словно оцепенел.

– Фрэнсис Карвер, – произнес он, обращая вопрос к Харальду Нильссену, – в гостинице «Резиденция»?

Нильссен нахмурился – разве А-Су сам этого не знает?

– Да, Карвер остановился в «Резиденции», – подтвердил он. – На Ревелл-стрит. Здание с синим бордюром – сразу за скобяной лавкой.

– Давно? – не отступался А-Су.

Нильссен был явно сбит с толку.

– Да вот уж три недели, как он здесь, – отвечал он, понижая голос. – С той самой ночи… ну когда «Добрый путь» потерпел крушение.

Собравшиеся между тем продолжали спорить:

– Никакой это не сеанс; сеанс – это когда с покойниками разговариваешь.

– Ага, а как поговоришь с Карвером, то все, считай, ты покойник.

Все посмеялись шутке, и тут напарник старателя брякнул:

– По мне, охмуреж как есть. Нас, никак, надули?

Упрямый старатель уже готов был согласиться, но оглянулся на Лидию Уэллс. Вдова по-прежнему лежала без сознания, бледная как полотно. Рот ее приоткрылся, являя взгляду поблескивающий коренной зуб да пересохший язык; глаза слабо подрагивали под веками. Если она притворяется, подумал золотоискатель, то притворяется на диво талантливо. Но он-то заплатил за общение с Эмери Стейнзом. Он выложил свои кровные не за то, чтобы послушать китайскую тарабарщину, а потом полюбоваться, как баба в обморок грохнется. Да если на то пошло, как знать, что это действительно китайский? Может, она несла полную ахинею, а китайца загодя посвятила в тайну и заплатила ему, чтоб подыграл.

Но старатель был трусоват и вслух ничего этого не озвучил.

– Не берусь утверждать, – произнес он наконец, но глядел по-прежнему угрюмо.

– А спросим-ка ее саму, как только придет в себя.

– Разве Фрэнсис Карвер говорит по-китайски? – недоверчиво поинтересовался кто-то.

– Так он же то и дело плавает в Кантон и обратно, нет?

– И родился в Гонконге.

– Да, но говорить на языке прям как эти!

– Прямо начинаешь по-другому думать о человеке.

В этот момент старатель, отправленный в кухню, вернулся со стаканом воды и выплеснул его в лицо Лидии. Задыхаясь, она пришла в себя. Гости тесно сгрудились вокруг нее, встревоженным хором расспрашивая ее о здоровье и самочувствии, так что ответить вдове удалось далеко не сразу. Лидия Уэллс недоуменно переводила взгляд с одного лица на другое; спустя мгновение она даже издала слабый смешок. Но в смехе этом не ощущалось обычной уверенности; рука ее, принявшая от рядом стоящего гостя бокал андалусийского бренди, заметно дрожала.

Лидия осушила бокал, а в следующую минуту на нее обрушился град вопросов: что она видела? Что помнит? Что за дух говорил ее устами? Удалось ли ей связаться с Эмери Стейнзом?

Ответы ее всех разочаровали. Она вообще ничего не помнила начиная с того момента, как впала в транс: Лидия сама недоумевала почему, ведь обычно она отлично запоминала свои «видения». Гости наперебой ей подсказывали, но безуспешно: в памяти ее не сохранилось ровным счетом ничего. Когда Лидии сообщили, что говорила она на иностранном языке, вполне бегло и довольно долго, она озадаченно нахмурилась.

– Но я не знаю ни слова по-китайски, – запротестовала она. – Вы уверены? И узкоглазые его опознали? Прямо настоящий китайский? Вы в самом деле ручаетесь?

Все взволнованно и растерянно подтвердили, что да.

– А это еще что за беспорядок? – Лидия слабо указала на обожженный стол и следы огня.

– Лампа упала, – объяснил один из старателей. – Вот просто взяла и упала, сама собою.

– Да не просто упала: она левитировала!

Лидия задержала взгляд на керосиновой лампе и словно бы окончательно пришла в себя.

– Ну что ж! – Она чуть приподнялась на диване. – Значит, я вызвала дух какого-то китайца!

– Я не за помехи да ошибки платил, – заявил упрямый старатель.