Светильник Божий

Толстяк пожал плечами. Эллери прошел через кухню и открыл заднюю дверь. Снежный покров снаружи был гладким и не тронутым следами. Когда он вернулся в гостиную, Элис дрожащими пальцами закутывала шею шарфом.

— Не знаю, сколько еще времени вы намерены оставаться в этом ужасном месте, — взволнованно заговорила она, — но с меня довольно, благодарю вас. Мистер Торн, я настаиваю, чтобы вы немедленно забрали меня отсюда! Больше я здесь не останусь ни на минуту!

— Ну-ну, мисс Мейхью, — огорченно сказал Торн, беря ее за руку, — я бы и сам этого хотел. Но разве вы не видите?..

Эллери, поднимавшийся наверх, перепрыгивая через три ступеньки, больше ничего не слышал. Добежав до комнаты Торна, он открыл дверь пинком ноги и принюхался. Потом с мрачной усмешкой он подошел к смятой постели и отодвинул подушку. Под ней лежал старомодный револьвер с длинным дулом. Эллери обследовал барабан, оказавшийся пустым, затем поднес дуло к носу.

— Ну? — осведомился Торн из дверного проема. Рядом с ним стояла Элис.

— Да, — ответил Эллери, отбрасывая оружие в сторону, — теперь мы имеем дело с фактом, а не с фантазией. Как вы сказали, Торн, это война. Выстрел был произведен из вашего револьвера. Дуло еще теплое, и если вы принюхаетесь, то почувствуете запах пороха. А патроны исчезли.

— Но что это значит? — простонала Элис.

— Это значит, что кто-то очень умен. С помощью безобидного трюка меня и Торна заманили назад в дом. Возможно, выстрел служил не только приманкой, но и предупреждением.

Элис опустилась на кровать Торна.

— Вы имеете в виду, что мы…

— Да, — кивнул Эллери, — с этого времени мы — пленники, мисс Мейхью. Заключенные, которые не могут покидать пределы тюрьмы. Интересно, почему? — нахмурившись, добавил он.

День прошел в тумане безвременья. Внешний мир, казалось, задыхался в снежной пелене. Небеса разверзлись, чтобы избавиться от всего снега, который там скопился.

* * *

В полдень внезапно появился молодой Кит, молчаливый и мрачный. Жадно проглотив горячую пищу, он без объяснений удалился к себе в спальню. Доктор Райнах некоторое время ходил вокруг да около, затем исчез, чтобы вернуться перед обедом мокрым, грязным и угрюмым. К концу дня разговоры иссякли. Торн с отчаяния принялся за бутылку виски. Кит спустился в восемь, сварил себе кофе, выпил три чашки и снова отправился наверх. Доктор Райнах, по-видимому, окончательно утратил свое добродушие: он стал мрачным и сердитым, открывая рот только для того, чтобы рявкнуть на жену.

Снег продолжал падать.

Без лишних слов все рано отправились спать.

К полуночи напряжение сгустилось настолько, что даже железные нервы Эллери не могли его выносить. Несколько часов он бродил по спальне, ковыряя кочергой дрова в камине и строя в уме самые невероятные предположения, пока у него не разболелась голова. О сне не могло быть и речи.

Повинуясь не поддающемуся анализу импульсу, Эллери надел пиджак и вышел в промерзший коридор.

Дверь Торна была закрыта; Эллери расслышал скрип кровати старика. Было темно, как в гробу, и ему пришлось искать дорогу на ощупь. Внезапно он зацепился носком ботинка за дырку в ковре, покачнулся, стараясь сохранить равновесие, и ударился о стену, стукнув каблуками по плинтусу.

Не успев выпрямиться, Эллери услышал приглушенный испуганный женский возглас, донесшийся с противоположной стороны коридора, судя по всему, из комнаты Элис Мейхью. Перепрыгнув коридор, он чиркнул спичкой, открыл дверь и застыл, вглядываясь внутрь.

Элис сидела на кровати, завернувшись в одеяло; ее глаза поблескивали при колеблющемся огоньке спички. Перед открытым ящиком комода, запустив в него руку, стоял полностью одетый доктор Райнах в мокрых башмаках и с отсутствующим взглядом прищуренных глаз.

— Пожалуйста, стойте на месте, доктор, — негромко сказал Эллери, когда спичка погасла. — Мой револьвер, конечно, не дубинка, но им можно воспользоваться в качестве тупого орудия. — Он подошел к столику, на котором, прежде чем погасла спичка, успел заметить керосиновую лампу, чиркнул еще одной спичкой, зажег лампу и шагнул назад к двери.

— Спасибо, — шепнула Элис.

— Что случилось, мисс Мейхью?

— Не знаю… Я плохо спала и проснулась, услышав скрип половицы. А потом вошли вы… — Она внезапно воскликнула: — Слава богу!

— Вы кричали.

— Разве? — Элис вздрогнула, как усталый ребенок. — Я… Дядя Герберт! — обратилась она к доктору с внезапным гневом. — Что это значит? Что вы делаете в моей комнате?

Толстяк широко открыл глаза, придав взгляду невинное выражение, извлек руку из ящика, закрыл его и с трудом выпрямил слоновье туловище.

— Что делаю, дорогая? — пробасил он. — Я зашел посмотреть, все ли с вами в порядке. — Его взгляд задержался на полоске белых плеч девушки, видневшейся над одеялом. — Вы сегодня выглядели такой усталой. Простите, если я вас напугал.