Светило малое для освещенья ночи

Тучная женщина, пытаясь нащупать в воздухе опору и не открывая глаз, вдруг села. Лушка поняла, чего ей надо, потому что ей самой понадобилось то же самое. Она водрузила руку женщины на свои плечи, почти стащила с постели и едва удержала раскачивающуюся тушу. Но женщина, не в силах совсем выйти из сна, всё же старалась, и они с риском для себя и встречных добрались до туалета.

Возвращаясь мимо ванной, Лушка неожиданно для самой себя развернулась в новом направлении. Баба находясь в полусознании, пыталась что-то сказать, но понять ее было невозможно. Лушка решила бормотания не слушать и стащила с женщины халат и рубаху, разделась сама, приказала по мере сил не качаться, потому что пол скользкий, и если они грохнутся, то наверняка что-нибудь сломают в себе и в кранах, и до отказа отвернула душ. Ни горячего, ни теплого в душе привычно не имелось, прошивало осенним дождем в зимний мороз, белая кожа женщины вздрагивала как у лошади, словесные попытки усилились, женщина стояла почти твердо.

Сосредоточенная на том, чтобы не уронить подопечную, Лушка ни на что не отвлекалась. Кто-то вроде бы около ходил или стоял, вроде белый халат или даже два, вроде голос вчерашней врачихи и как бы псих-президента, но что бы делал псих-президент в бабьем душе; вроде бы от Лушки что-то требовали и что-то советовали, а она в постороннее не вникала, а томила белую бабу под секущими струями до собственного изнеможения, баба, похоже, продолжала спать, но хоть не храпела. Лушка осторожно, как ребенка, не умеющего ходить, вывела ее из бездверной кабины, кое-как напялила на нее и на себя минимальные одежки и поволокла доставшийся груз в комнату. Показалось, что обратный путь был несколько легче начального.

Поправив постель, Лушка собрала в изголовье подушки со всех кроватей и водрузила на них начавшее дрожать тело.

Всмотрелась в дело рук своих. Спросила:

— Ты спишь?

Ответ был неразборчивый, для отрицательного слишком длинный. Женщина дрожала все сильней.

— Ладно, — сказала Лушка, снова ее раздела и начала растирать сухим полотенцем.

Работа была вполне каторжная, но Лушка терла и терла, давно перешагнув все пороги усталости. Белая кожа стала малиновой. Доведя все доступное до равномерной окраски, Лушка закончила процедуру жестким массажем — этому ее научил когда-то давно, очень давно, совсем не в этой жизни, Мастер.

Лушка выпрямилась. Прикрыла чужое, почти ставшее своим тело простыней. Определила:

— Если хочешь спать — спи. Но не вздумай храпеть.

Женщина вдруг открыла глаза. Глаза были голубые, как весенние небеса. Лушка смотрела, не мигая. Женщина внятно спросила:

— Сестричка?

— Нет… Я тоже тут.

— Тогда сестренка будешь.

Весенние небеса закрылись.

Опять заблудится, с тоской подумала Лушка. Спросила на пробу:

— Зовут как?

— Клавдя… — ответило закрытое лицо. — Бабка Клаша…

— Какая же ты бабка? — обрадовалась Лушка. — Молодая совсем.

— Сорок уж… — застыдилось лицо. — Сорок… Сорок…

Она все-таки заснула. И храпела не меньше, чем прежде. Лушка на это не обратила внимания. Она опять села на соседнюю кровать. Опять наступила тишина, а свет стал приглушенным и беспредметным, а время вязким.

— Гришина, к тебе пришли! — крикнул кто-то, просунувшись в дверь.

Лушка не шевельнулась.

Время густело, обретая цвет сумерек. Недовольная санитарка принесла ужин.

— Куда ее кормить! — проворчала она, ставя на тумбочку пшенную кашу и чай, похожий совсем на другое.

Клавдия всхлипнула и испуганно села на кровати. Оглядела пустую палату. Вернулась взглядом к Лушке.

— Так и сидишь? — По круглому плотному лицу покатились круглые плотные слезы.

— Сама проснулась… — всхлипнула Клавдия.

Лушка осторожно выпрямилась. Она не чувствовала своего тела. Клавдия посмотрела на тумбочку:

— Это мне?

— Нет! — отрезала Лушка.

Клавдия стыдливо отвернулась. Робко спросила:

— Мне встать?

— Встань, — согласилась Лушка.

Встала. Без особых проблем. Только живот мешал.

— Сходить, может?

— Сходи.

Когда Клавдия вернулась, ни каши на тарелке, ни чая в кружке не было, а Лушка, подтянув коленки к подбородку, спала на своей кровати.

Клавдия осторожно закрыла ее своим одеялом.

Лушка проснулась на восходе. Тело отозвалось пробуждению легкой радостью. Лушка взглянула на окно — оно было прохладно окрашено розовым утром.

Лушка осознала, что не слышит храпа, и перевела взгляд на Клавдию. Клавдия ожидающе улыбнулась.

— Ты спала? — спросила Лушка.

— Не-а, — сказала Клавдия. — Хотела, чтобы вы поспали. А я уж днем.

— А знаешь — мы тебя в ванную вытащили. С матрацем вместе. Прости, сдуру я.

— Чего тут. Я бы и не то что в ванну, а не знаю куда… А вот с этим храпом треклятым — ты в состоянии? Кто ж жить со мной сможет? Мужик — он не резиновый, на терпенье не растянется. Может, ты что ни то?

Голубые глаза смотрели наивно и доверчиво.

— Толстая ты, от этого, — сказала Лушка.

— Да как на дрожжах… От гормонов все, — вздохнула Клавдия.

— От каких еще гормонов? — изумилась Лушка.

— Да-к лечат вот. Третий год уж. Астму лечат.

— Где ты живешь? Не здесь?